Ольга Хлудова - За голубым порогом

Здесь мидий было меньше, и вообще характер дна несколько изменился. Под водой вдоль берега шел крутой откос, Заваленный громадными камнями, казалось чудом сохраняющими равновесие. У подножия откоса начиналось ровное, постепенно понижающееся дно, усыпанное мелкими камнями. Кое-где на этой равнине лежали отдельные большие глыбы.

А вот и Лида. Я направилась было к ней, но в этот момент увидела стаю крупных, очень темных, почти черных рыб с беловатыми пятнами на спине у плавника. Они неподвижно стояли над хаосом каменных обломков.

Освещение было очень удачное. Рыбы, озаренные яркими лучами солнца, отчетливо рисовались на фоне камней и угольно-черных провалов между ними. Я подплывала к ним у самого дна. Рыбы дали возможность сделать три снимка, после чего стали быстро опускаться вниз и исчезли в темноте расщелин. Немного дальше над камнями висела другая стая точно таких же рыб. Я допустила оплошность и нырнула слишком близко. Увидев, что к ним сверху спускается незнакомое чудовище, рыбы спрятались в камнях, прежде чем я успела нажать на кнопку спуска.

Лида помахала мне рукой. Мы рассматривали черных рыб, глядя на них сверху, с поверхности воды. Лида не знала их названия. А где же живой справочник — Герман?

Вот и он. Герман плыл, держа перед собою бокс с аппаратом. Рыбы тоже его заметили и неторопливо убрались в свои убежища.

Герман всплыл рядом с нами.

— Это кто? — спросила я, показывая на рыб, понемногу опять появляющихся над камнями.

— Это морские ерши. Правда, красивы? Я начинаю жалеть, что у меня нет ружья. А кстати, где Юра?

На этот вопрос мы не могли ему ответить. Впереди над мысом выдавалась большая скала. Возможно, наш охотник заплыл за нее.

Лида пожаловалась, что она озябла. Мои товарищи плавали в шерстяных свитерах, без резиновых костюмов. Выбравшись на берег, мы пошли вдоль скалистых обрывов. Небольшие бухточки, усыпанные гравием и крупным песком, отделялись друг от друга широкими выступами каменных стен. Их надо было обходить по колено в воде. В тихую погоду такие бухточки кажутся очень привлекательными, но во время прибоя здесь долго пробыть нельзя. На уступах камня, на высоте человеческого роста, виднелись следы последнего ненастья: обрывки водорослей, битые раковины и коробочки морских ежей. Наверх можно было подняться далеко не из каждой бухты: в некоторых из них нависали каменные карнизы или стены слегка наклонялись над узкой песчаной полосой.

За одним из поворотов перед нами открылся вид на нашу широкую бухту, ослепительно сияющую под солнцем. Мы подложили дров в потухающий костер, и нагретый воздух задрожал над поднявшимся пламенем. Из-за скалы показался Юра. Он принес небольшую связку рыбы — несколько полосатых морских ленков и крупных, темных морских ершей с шипами на жабрах и колючими плавниками.

Эти ерши красивее черноморских (скорпен). Голова не так велика и все пропорции несколько иные. Нет уродливых наростов на морде и теле. Тут я вспомнила о бычке. Герман сказал, что, судя по описанию, это бычок Брандта. Они часто встречаются у камней.

Пока Юра и Герман возились с костром, подгребая угли в кучку, мы с Лидой чистили рыбу, а потом пекли ее в глубоких раковинах гребешков, прикрытых плоскими створками, чтобы не насыпалась туда зола. Юра вытащил из-под лежащего ствола дерева спрятанный там обломок гарпуна, и насадив на него, как на вертел, самого крупного морского ленка, жарил его над горячими углями.

— Как ты назвал этих темных рыб, я забыла, — сказала Лида, подгребая угли поближе к «сковородкам».

— Морской ерш, — ответил Герман. — Это промысловая рыба. Помнишь, на Черном море есть скорпена, а на Баренцевом ловят знаменитого морского окуня красного цвета. Это ближайшие родичи тихоокеанского ерша. Но все они — и черноморская скорпена, и морской окунь Баренцева моря — размножаются, выметывая икру, а тихоокеанский морской ерш — живородящая рыба. Он выметывает живых личинок в полсантиметра длиной.

— А помнишь, ты рассказывал, что морские ленки охраняют икру? — напомнил Юра Герману.

— Я читал об этом, но сам не видел.

— Может быть, они поэтому так близко подпускают К себе, — предположил Юра. — Сам знаешь, когда ленок стоит у зарослей, к нему можно подплыть очень близко, И он гоняет других рыб От этого места. Я видел это много раз.

— А икру ты видел? — спросил Герман.

— Конечно, нет, я ее и не искал.

— А я искал, да, вероятно, недостаточно тщательно. Будем плавать, обязательно пороюсь еще среди водорослей, особенно саргассов. Вообще икру охраняют многие рыбы. А другие ее очень ловко прячут. Агономалы откладывают икру в губку миксиллу. А есть рыба карепроктус, она откладывает икру под панцирь камчатского краба.

— А как же краб не замечает этого?

— Откуда я знаю. Увидишь краба, спроси его.

Лида палочкой выдвинула из углей шипящую «сковороду» и приподняла верхнюю створку раковины. Оттуда повалил аппетитный пар. Мы сгрудились у костра.

Слегка подгоревшая с одного бока, сочная и нежная рыба была замечательно вкусна. Мы съели все, до последнего ленточка. Герман уже поговаривал о том, что надо ему тряхнуть стариной и показать молодым пижонам, что такое настоящая подводная охота. Пижоном он почему-то называл скромного Юру, который был нашим добытчиком и кормильцем.

— А почему тряхнуть стариной? — спросила я. — Разве вы тоже охотник?

Герман, казалось, только и ждал этого вопроса. Он удобно расположился рядом с Юрой, подставив спину под солнечный жар, и, пересыпая между пальцами горячий песок, начал рассказывать о подводной охоте.

За последние три года он вдоль и поперек исплавал с ружьем прибрежные районы Черного моря, охотился за рыбой на Каспии и в приволжских старицах и озерах. Потом настал час, когда кроме рассказов об охотничьей удаче и однообразных фотографий, на которых он неизменно позировал с рыбой и ружьем в руках, ему захотелось иметь возможность вспомнить самому и показать другим чудесный новый мир под водой. Постепенно фотоаппарат вытеснил ружье. А охотничий азарт остался. Оказалось, что охота с фотоаппаратом так же интересна, как охота с ружьем. Иногда только берет он под воду ружье, но каждый раз жалеет, что не взял фотокамеру. А таскать и то и другое неудобно.

— У меня тоже так, — сказал Юра, приподнимаясь на локте. — Если я плаваю с ружьем, обязательно попадется какая-нибудь интересная сценка под водой, а камера на берегу. Беру камеру — сколько хочешь рыбы, а снять нельзя, освещения нет или рыба забилась в траву. Конечно, начинаешь жалеть, зачем не взял ружье.