Айвен Сандерсон - Карибские сокровища

Описано более восьмидесяти видов найденных в обеих Америках опоссумов. Большей частью это животные насекомоядные, и только два или три вида проникли в Северную Америку. Обычный в Соединенных Штатах опоссум (Didelphus virginiana) в описаниях не нуждается. Его широкая известность и послужила причиной того, что публика совершенно неправильно представляет себе типичную внешность опоссума. Обычный североамериканский опоссум — самый крупный и нетипичный представитель опоссумов, а остальные — в большинстве, если не поголовно, — гораздо мельче и несколько иного сложения. Некоторые размером с большую крысу и мало чем от крыс отличаются; другие же — крохотные животные, не больше европейской землеройки и ведут сходный с нею образ жизни. Почти у всех короткая, блестящая или грубая шерсть, совсем не похожая на странную двухцветную и двухслойную шубку обычного опоссума. Эти мелкие опоссумы очень многочисленны, как вы убедитесь несколько позже.

В зловонной тесной пещерке мы затеяли горячий спор о точном систематическом положении этого зверька. Каприата настаивал, что он достоин лишь названия англо-франко-испанского происхождения, Альма называла один подрод семейства, я столь же упрямо стоял за другой. Учитывая, что никто из нас толком не знал, о чем идет речь, а разглядеть зверька при свете фонарей было трудно, вся перепалка была напрасной тратой сил. Вдобавок, хотя воздух вокруг гудел от бесчисленных летучих мышей, мы не поймали ни одной, не помогли даже акробатические трюки Каприаты.

Теперь, когда Каприата признал, что уже не «убился», он получил самый большой фонарь и был послан вперед. Мы вошли гуськом в низкий и узкий коридор, ведущий в нашу маленькую боковую пещерку, расположенную под полом большой пещеры. Весь свод коридора был прикрыт, как одеялом, скопищем крохотных, неустанно попискивавших и трепыхавшихся летучих мышей, и все они, облизываясь мелькающими, как у змей, розовыми язычками, глазели на наш фонарь. Но стоило нам поднять повыше сачок, как вся эта масса словно растаяла, оставив чистую серую гладь скалы. Расправив перепончатые крылья, они тут же растворились в окружающей мгле, и мы чувствовали их присутствие только по взмахам бесчисленных крыльев и по тоненькому, прерывистому писку.

Каменные стены были изрезаны трещинами и многочисленными горизонтальными расщелинами, отовсюду выглядывали сотни и сотни маленьких мордочек с блестящими живыми глазами; там, в своем опрокинутом мире, где потолок стал полом, зверушки вытягивали шеи и ползали друг по дружке, стараясь разглядеть вторгшихся к ним чужаков. Именно в этих небольших тупичках пещеры нам и удалось наловить нужное количество зверьков. Мы засовывали сачок в расщелину и извлекали его обратно доверху набитым бурлящей массой теплых, шелковистых, живых телец — однако это варево обладало весьма неприятным свойством. Суньте туда руку хоть на секунду, и вы ее вытащите облепленной летучими мышами, вцепившимися бульдожьей хваткой в вашу живую плоть. Крохотные существа выглядят очень трогательно, когда жмутся друг к другу в темноте своих таинственных убежищ, но на самом-то деле это бесстрашные, агрессивные твари, готовые бешено сопротивляться любому пришельцу. Таким образом, процесс отбора определенного количества самцов и самок был не лишен увлекательности, особенно если учесть, что самок было значительно больше, чем самцов, и поэтому для отбора равного количества тех и других нам пришлось перебрать несколько мешков с уловом.

Все эти летучие мыши относились к одному виду — Glossophaga soricina, название довольно подходящее, поскольку они и вправду напоминают землероек (Sorex) — так же миниатюрны, одеты таким же мехом и столь же зловонны. Питаются они плодами и относятся к группе листоносов, у которых на конце мордочки торчит вверх «лепесток» голой кожи. У этого вида мордочка удлиненная и остренькая, листовидный вырост очень мал, а язычок длинный и тонкий.

Мы провели в коридоре некоторое время, отлавливая летучих мышей. Наконец добрались до очень узкого места, так что дальше пришлось ползти на четвереньках, и мы все ввалились в фантастический мир совершенно неожиданно, не подозревая, что нас ждет. Если бы мы просто спустились вниз из мира солнца и сверкающих колибри в царство тьмы и каменных стен, то постепенно привыкли бы к иному миру, но очутиться вот так, словно провалившись в природную западню… Нас поразил контраст двух миров. Мы стояли, зачарованные и оглушенные, перед воплощенной гравюрой Доре — со всеми подробностями, не исключая и крылатых бесовских полчищ.

Мы оказались у подножия «обрыва», который пересекал пещеру невдалеке от ее входа. Вы знаете, что при свете дня все окна в домах кажутся темными и снаружи нельзя ничего разглядеть даже в хорошо освещенных комнатах. В пещере, когда заглядываешь в нее с обрыва, яркий полуденный свет за спиной мешает видеть глубину зева. И вот теперь, углубившись в тень, мы смогли рассмотреть громадную пещеру, освещенную падающим сверху дневным светом.

Заливавший пещеру свет был ярко-зеленым, и не только по ощущению — позднее, проявив пластинки, Альма убедилась в этом. Свет был сильный, едва переносимый для глаз, и все же почти ничего не освещал: казалось, этот подземный мир поглощает свет. Свод, круто вздымавшийся футов на семьдесят вверх, утопал во тьме; справа и слева подступали высокие каменные бастионы; впереди были видны лишь нагромождения камней, изрытые черными провалами теней.

Местами карнизы едва виднелись и, казалось, были готовы рухнуть от тяжести наслоений какого-то темно-бурого вещества. Вещество еще более непроницаемой черноты стекало с карнизов по гладким стенам и образовывало маленькие насыпи внизу на неровном полу. Сам пол был разъят глубоким провалом, начинавшимся справа от нас и расширявшимся вглубь; все остальное дно пещеры было поглощено пропастью и терялось за гранью следующего обрыва. Из глубины провала торчали зубцы скал, увенчанные мягкими шапками того же темно-бурого, гладкого на вид вещества. Но самое поразительное зрелище представлял собой миниатюрный лесок, какой можно обнаружить разве что на самой отдаленной планете. Это была поросль высотой фута три, состоявшая целиком из прямых, стройных, тоненьких и практически лишенных листьев стволов белого и ярко-желтого цвета, которая поднималась только на горизонтальных карнизах и тянулась прямо вверх. Растеньица укоренились в мягком буром осадке на полу и на карнизах, казалось, что их ярко-белые стволики растут прямо в воздухе, ни на что не опираясь; они тянулись вверх, как по струнке, безмолвные, недоверчивые и подозрительные, словно сторонясь друг друга, — призрачный лес в чуждом, нездешнем мире.