Айвен Сандерсон - Книга Великих джунглей

ПРЕДИСЛОВИЕ

Одно из моих самых ранних воспоминаний — неудержимая тяга к живым, растущим, зеленым вещам. Возможно, это было естественной реакцией на мрачноватый облик города, где мне довелось родиться, Шотландского Эдинбурга, в окрестностях которого я провел первые пять лет своей жизни. Я понимаю, что в Исландии, почти безлесной и гораздо более суровой стране, растения чаще встречаются в горшках на подоконниках, чем в открытом грунте. Но Шотландия — сравнительно зеленая страна, особенно на западном побережье, где мои предки-рыбаки обитали едва ли не испокон веку. Так откуда же взялась эта странная тяга к тропикам, владевшая мною с малых лет? Я не помню, чтобы мне показывали изображения кокосовой пальмы или бананового дерева, но когда моя семья переехала во Францию, кто-то, должно быть, рассказал мне о джунглях. Это и решило дело!

На юге Франции, в древнеримской провинции, которая теперь называется Провансом, было нечто необъяснимо привлекательное для меня даже в раннем детстве. С побережья Северной Африки задувал мистраль, прятавший солнце за туманной дымкой; вокруг круглый год росли пальмы; на виноградных листьях поблескивала утренняя роса, а пляжи — это было задолго до наступления эпохи бикини — являли взору девственно-белый песок, на котором лишь кое-где попадались ярко раскрашенные рыбачьи лодки, лежавшие между кучами сетей и старых бочонков. Запах южных ветров, казалось, заключал меня в свои объятия, подобно извивающимся отросткам тропических лиан. Я учился читать почти вдвое дольше, чем обычный ребенок, поэтому немного запоздал с нормальным процессом образования. Однако мой дядя, который провел двадцать пять лет в тропиках, подарил мне книгу под названием «Малайский архипелаг», написанную Альфредом Расселом Уоллесом [1] Уоллес Альфред Рассел (1823–1913) — английский естествоиспытатель, один из основоположников зоогеографии. На материале собственных исследований флоры и фауны Малайского архипелага создал (одновременно с Ч. Дарвином) теорию естественного отбора. . После этого я очень быстро научился читать.

Все это было так давно и далеко, что я не могу припомнить точную последовательность событий. Но, честно говоря, меня не слишком волнуют разные «как» и «почему», поскольку с ранней юности передо мной стояла лишь одна неотвратимая цель: джунгли.

Я встретил свой семнадцатый день рождения на вершине великой пирамиды Хеопса, потому что мой проводник напился в стельку (наступил священный месяц Рамадан, и он спрятал бутылки под бурнусом), а в джунгли я впервые попал два месяца спустя, на Цейлоне. Полтора года я бродил по свету, путешествуя по Ост-Индии с приятелем моего возраста из Ахи на Северной Суматре; прошел от Сайгона до Кантона с другим приятелем, молодым кантонцем, который всего лишь хотел попасть домой; перепорхнул через острова Тихого океана и приземлился в Америке. Оттуда мне пришлось добираться домой — нелегкая задача для подростка без средств в 1928 году.

Когда я поступил в Кембриджский университет, этот храм науки (и по моему мнению, один из лучших, если дело касается естественных наук), то узнал от старших одну истину о вещах, которые уже видел собственными глазами. Это, скажу я вам, было настоящее «прозрение»! Я до сих пор не оправился от потрясения, и даже после тридцати лет работы в джунглях, боюсь, вынужден сделать несколько замечаний.

Разные типы того, что называется «природной средой», на поверхности нашей планеты варьируют в весьма широких пределах. Существуют ледовые шапки на полюсах, великие песчаные пустыни, открытая поверхность океанов, прерии и так далее. Будучи поверхностными, эти виды природной среды остаются более или менее доступными для человека. Однако есть и другие среды, не столь легко досягаемые, такие как пещеры, дно океанов и внутренние части ледовых шапок. Лишь одна поверхностная черта обладает свойствами подповерхностных: так называемые джунгли. Это огромные комки растительности, скрытые в глубинах тропических лесов как Старого, так и Нового Света. Это гигантские, живые, дышащие сущности, управляемые особыми законами. Можно сказать, они образуют сердцевину жизни на нашей планете. Там, и только там, растительная и животная жизнь достигает истинного расцвета. Но об этом мне никто не рассказывал; пришлось постигать это самостоятельно.

Как мне удалось выяснить путем расспросов и исследований, понятие сплошного вечнозеленого покрова сырых тропических лесов было довольно расплывчатым. Не проводилось различия между первичными, оригинальными, девственными (называйте как хотите) «джунглями» и пышными тропическими лесами, а также другими лесными массивами экваториальной зоны. Однако я уже знал, что в тот момент, когда человек переходит из обычного леса в джунгли (имеется в виду расстояние не более десяти шагов), он переходит из одного мира в другой. Мне нравятся так называемые джунгли, но я не слишком люблю другие типы тропических лесов, хотя даже они для меня бесконечно лучше, чем ничтожные рощицы умеренного климата и бесконечные, унылые, практически стерильные хвойные леса Севера. Когда вы вступаете в джунгли, если только вас заранее не настроили против них, то, возможно, впервые в жизни начинаете дышать по-настоящему. Жители Северной Европы почитали богиню Земли, но они не подозревали о существовании огромных растительных утроб, наполненных жизнью. В более высоких широтах люди лишь молятся о том, чтобы поскорее пришла весна и земля снова покрылась зеленью. В джунглях все растет круглый год. Мне нравилась и по-прежнему нравится эта идея.

По какой-то странной причине джунгли пользуются поразительно дурной репутацией среди людей, никогда не бывавших там. Мы говорим о «законе джунглей», а среднего человека бросает в дрожь при одной мысли о джунглях, не говоря уже о возможности жить там. Это в равной степени относится к средним обитателям тропических лесов и к бледнолицым пришельцам. Подобное отношение многие годы озадачивало меня, но, полагаю, оно обусловлено тем простым фактом, что менее ста лет назад западные люди вообще ничего не знали о джунглях, а те немногие, кто начал писать о них, никогда не были там и строили свои отчеты — как наш добрый друг Редьярд Киплинг — на том, что им было известно о других тропических лесах. Таким образом, первоначальная картина, полученная нами, была совершенно ложной, но как раз она-то и получила мощное подкрепление благодаря киноиндустрии. Как ни странно, «Тарзан» Эдгара Райса Берроуза в своей первоначальной форме был ближе к истине, чем все остальные. Но к тому времени, когда Тарзан предстал перед зрителями на киноэкране, он был окружен животными, никогда не обитавшими в джунглях, иногда даже с других континентов.