Айвен Сандерсон - Карибские сокровища

Почти невероятно, но я оказался спиной к змее. Перепуганный донельзя кванк бросился прямо мне под ноги. Я подпрыгнул, петли лиан упали к моим ногам, и я оказался прижатым к скале. Кванк проскочил подо мной и изо всех сил лягнул змею; послышался звучный шлепок, и змея, пролетев по воздуху, стукнулась о каменную стенку; тут я, наконец, выпутался из лиан и вскарабкался на кучу камней. Когда я обернулся, кванка уже и след простыл — слышно было только, как он с треском продирается сквозь чащу бализё, жалобно крича. Я и позже наблюдал, как пекари расправляются со змеями подобным образом; видимо, это их врожденный оборонительный прием. Но мапипи отступать не собиралась. Она сновала, как бешеная, во всех направлениях по полу этой созданной природой арены, но преимущественно, казалось, в мою сторону. Не зная, на что она способна, я предпочел не рисковать. Взобрался повыше, выломал порядочный камень и запустил в нее изо всей силы. Само собой, я промазал на несколько футов, а змея разъярилась еще больше. Все, о чем я сейчас рассказываю, заняло несколько секунд. Второй раунд длился дольше. Я швырял камни, а змея металась внизу, то и дело скрываясь среди камней. Наконец я все же попал в цель и, увидев своего врага поверженным, рискнул осторожно подкрасться и прижать змею к земле подвернувшейся под руку сухой веткой.

Я завел на шею змее петлю из тонкой лианы, и ее обмякшее тело закачалось на конце длинной палки. Подобрав летучую мышь и мачете, я воззвал к Каприате. Ответа не было, и я опять заорал во все горло. После чего мне вдруг стало дурно, и я был вынужден присесть: не всем суждено быть неустрашимыми и хладнокровными истребителями змей. Помню, мне вдруг пришло в голову — а не успела ли змея цапнуть меня в этой свалке, и я подскочил, как пружина, в диком испуге, однако никаких следов укуса на теле не отыскал и решил, что пора выкурить сигарету.

Наш закуток походил на настоящую бойню. Из множества царапин, которые я заработал, спускаясь по лианам, обильно текла кровь, кровью были забрызганы и каменные стены, и петли лиан, и я сам, конечно. Кровь обладает потрясающей способностью разбрызгиваться вокруг; если бы кто-нибудь заглянул тогда к нам, то решил бы, что я выдержал единоборство с тигром. Каприаты не было, и я сидел, слегка оглушенный, покуривая и пытаясь привести в порядок свои чувства.

Так кончилось сражение, которое доставило бы немало удовольствия стороннему наблюдателю, хотя мне оно показалось крайне неприятным; здесь я должен отметить тот факт, что дальнейшие события того дня, если все взвесить, оказались куда хуже. Побродив вокруг, я обнаружил, что не только не приблизился к Каприате, но что и ущелье-то уже другое и встретил я, судя по всему, совсем не то стадо пекари, то есть кванков. Вполне возможно, что, выпутавшись из лиан, я пошел в прямо противоположную сторону. Может, Каприата был рядом, за поворотом, но не слышал моих криков — деревья в лесу намертво глушат все звуки. Как бы то ни было, когда я набрел на то место в ущелье, где мы брали воду, начало смеркаться, потом в непроницаемой тьме я добрался до лагеря, где меня встретила совершенно спокойная Альма — она полагала, что я переворачиваю камни в поисках ящериц. Ну как вам это понравится! Каприата вернулся на полчаса позже. Сначала он поджидал меня, потом сам пошел на кванков; не обнаружив их, он принялся искать место, где я нахожусь; затем ему пришлось сообразить, где находится он сам, и, наконец, искать лагерь. Когда наконец он нашел все это, у него просто отвисла челюсть при виде моей окровавленной рубашки и перевязанных ран. Он смог сказать только: «О-го!»

Я собирался ставить ловушки, и откладывать это дело в долгий ящик не было смысла. Ловушки приносят множество самых интересных животных, но ставить линию ловушек — вовсе не интересно и требует времени и терпения.

Выйдя из лагеря, я пробивался через заросли бализё и таний, пока не решил, что достаточно углубился в лес; тогда я забил в землю колышек, насторожил ловушку и зашагал дальше. Альма осталась в лагере писать этикетки к нашим утренним трофеям, и я дал ей задание: свистеть каждые десять минут в свисток; ориентируясь на эти сигналы, я надеялся обойти лагерь по более или менее правильному кругу. Я находился на краю западного ущелья и направлялся на юг, вдоль гребня, на котором был разбит наш лагерь. Пока я переваливал через гребень, свистки доносились до меня хорошо, но стали глуше, когда я повернул обратно на север у края восточного ущелья. Я готов был поклясться, что иду в нужном направлении. Но тут свистки вообще заглохли. Я закричал во все горло — ответа не было; тогда я направился, как мне казалось, прямиком в наш лагерь.

И тут я наткнулся на высоченную каменную стену. Вначале сквозь кроны деревьев вдруг показалась верхушка скалы. Как она там очутилась и как я туда забрался, ни один человек в здравом уме не смог бы догадаться. В джунглях есть единственный выход из подобного положения: надо пожать плечами и смело лезть вверх, потому что стоит сделать попытку пойти в обход, как заберешься неведомо куда, а скоро начнет смеркаться. Я принялся карабкаться вверх, хватаясь за корни. Это было даже приятно — я вообще люблю вспоминать детство, когда я всласть налазился по деревьям, — приходится только жалеть, что с возрастом от нас все ожидают более солидного поведения.

Взобравшись примерно на пятьдесят футов по вертикали, я вылез на узкий карниз, покрытый землей и заросший кустарником, и сразу почувствовал очень странный запах. В нем было что-то от запаха сырой земли, как в пещерах, но это еще не все. С закрытыми глазами я мог бы сказать, что где-то здесь валяется дохлая рыба. Но рыбам тут взяться было неоткуда; кроме того, до меня донеслось попискиванье летучих мышей. Как ни странно, на этом небольшом карнизе — всего футов пятьдесят в длину и не больше двенадцати в ширину — я несколько минут разыскивал вход в пещеру, пока не понял, что весь карниз и есть отверстие пещеры, только наглухо закрытое растительностью.

Я отвел эту завесу и бросил первый взгляд на странный мир. Мне почудилось, что я перенесся, как в волшебном сне, в мир, каким он был миллионы лет назад. Даже сейчас это ощущение не притупилось, а, наоборот, стало еще острее, хотя мы пробыли в этом жутковатом, таинственном мире недели три, если сложить все проведенные там часы. Хочу вам напомнить, что в тот момент мои мысли были целиком заняты шустрыми маленькими крысами, сновавшими среди лесного подроста. То, что я увидел, отличалось от их светлого мирка, как ночь в окопах от вечера в оперном театре.

Мир, в котором я очутился, описать нелегко. Я стоял в середине длинной, узкой горизонтальной расщелины на склоне скалы. В среднем высота отверстия была футов пять. За моей спиной и вокруг меня сомкнулась сплошная масса переплетенных растений, сквозь которую едва пробивался и без того ослабленный дневной свет, так что в отверстие пещеры просачивался лишь его тусклый зеленоватый отсвет. Дно расщелины по всей своей пятидесятифутовой длине было сложено мягкой красноватой глиной, которая образовывала вал у края, а зев пещеры начинался круглым склоном под углом сорок пять градусов, который футов через тридцать выводил на дно пещеры.