Иван Симонов - Охотники за сказками

В вечернюю-то пору не каждый мужик на это решится, а она пошла. Бродила-бродила, и все по-пустому: нет нигде теленка. Только послышалось ей раз, что шуршит что-то за кустом, шевелится. Пригнулась пониже: от земли лучше видно. Присмотрелась. «Так и есть, — подумала Грушка, — это он, бычишка, затаился. Развалился под кустом можжевельника и дремлет».

Взяла тут Грушку обида. «Ах ты, — говорит, — бродяга бездомный! А я-то из-за тебя мучаюсь… Пошел домой!»

Да сгоряча и хлесть бычка хворостиной по боку.

А это медведь. Взревел он, ну прямо с надрывом как-то, будто оторвалось что у него в нутре, и лесом припустился. Так что вы думаете: через три дня наши мужики нашли его мертвым. Со страха, говорят, помер…

— Бабушка, а умирать-то он убежал из леса? — раздался неожиданно тоненький голосок Кати. Видно, все думала она и никак не могла придумать, почему мертвых медведей в лесу не бывает, куда они деваются.

— Да ты разве не спишь?! — ахнула Прасковья Ефремовна.

Не сплю, — призналась Катя. — Сказку слушаю.

Еще расскажи.

Бабка ее и упрекает, и уговаривает, а Катя знай свое затвердила:

— Расскажи, а то спать не буду! — Села на кровати. — Вот так и буду сидеть!

Бабушка ей объясняет, что ночью спать надо, что посторонних мальчиков нельзя беспокоить. Катя только засмеялась. Весело засмеялась.

— Посторонние мальчики тоже любят сказки слушать, — сказала она.

Пришлось Прасковье Ефремовне подступившую дрему прогнать. Присела на кровати, плечом к ее тесовой спинке привалилась. Катя бабке на колени голову пристроила. И нам вместе с Катей послушать бабкину сказку довелось.

Утро вставало ясное. Оно памятно мне по золотому солнечному мечу. Когда я проснулся, меч висел в воздухе, пронизав через боковое оконце всю бабушкину избушку. Бесчисленные живые знаки, извиваясь, вспыхивая и исчезая, мелькали по ослепительно сияющему острию. И сам меч, широкой полосой пересекая комнату наискосок, медленно надвигался, нависая над нашими головами, над бабушкиным пестрым покрывалом в уголке.

Таким и до сих пор вижу я начало нашего единственного утра в Кокушкине.

Ленька Зинцов спугнул мое разыгравшееся воображение, в котором уже складывалось что-то грозно-героическое о роковом таинственном мече. Он с подбросом вверх откинул ногами одеяло, шитое из разноцветных клинышков, и неведомые знаки густо завихрились, посерели, пылью притускнили блестящий солнечный меч.

Оставшись без одевки, Костя быстро встрепенулся. Щуря белесые ресницы, он старался отыскать глазами бабушку, но Прасковьи Ефремовны и след простыл. Деревянная кровать в противоположном углу была пуста.

Мы не слышали, когда встала и успела прибрать свою постель Прасковья Ефремовна, не знали, куда ушла она. Не было и Кати. Одни, за хозяев, остались мы во всем бабушкином доме.

Большое доверие оказала нам Прасковья Ефремовна, не побоялась, что наозорничаем без присмотра. И захотелось нам за все хорошее обязательно сделать для нее что-нибудь такое, чтобы не худым, а добрым словом вспоминала бабушка своих случайных гостей. Пусть знает, что не лентяи и не неряхи — заботливые, дельные и сообразительные ребята воспитываются в Зеленодольской школе.

Мигом растормошили заспавшегося Павку Дудочкина.

— Вставай! Хватит дрыхнуть!

Разыскали в сенях подвешенный на цепочке глиняный умывальник на два рожка. Ополоснулись наскоро — и за дела по хозяйству.

Никогда не доводилось нам самим задумываться, что нужно сделать с утра хозяйке, чтобы в доме был полный порядок.

Увидел Ленька пустые ведра за перегородкой у печки — и марш за водой на колодец. Павку Дудочкина старший послал хворост рубить: большая куча его накопилась за окном возле поваленного набок чурбана.

На мою долю достался березовый веник.

— Натоптали вчера, так нужно прибрать за собой, — сказал Костя.

Сам он взялся закатывать войлок, на котором мы спали. Вдвоем мы затолкали его на полати, устроенные над самой дверью. Туда же уложили одеяло и два мешка с соломой, служившие нашим изголовьем.

Шире, просторнее стала маленькая комната. И нет в ней ни одного бездельника, который бы, заложа руки в карманы, без работы туда-сюда слонялся.

Ленька Зинцов, притащив воды, укрепил в стене расшатавшиеся гвозди для вешалки. Потом решил, что, пока есть время, маленькие воротца на усадьбу укрепить надо. Сочувствует бабушке:

— Не женское это дело — с молотком да с топором возиться.

И такой он стал хозяйственный да рассудительный, что залюбуешься. За работу принялся — никто другой так картинно обставить ее и не придумает.

Портной, сидя над иголкой, бывает, негромкую песню заведет — повторяет двадцать раз одно и то же. Сапожник, зажимая деревянные гвоздики в губах, мурлыкает, не раскрывая рта. Столяр, если он веселый, и тот вслед рубанку подсвистывает. А вот как одновременно можно топором и гармошкой действовать, это я впервые на Леньке Зинцове подсмотрел.

Картина получилась такая: Павка Дудочкин в поте лица сучья на чурбане перетяпывает. Неподалеку от него, у воротечек, Ленька Зинцов с плотницкими принадлежностями расположился. Для пущей важности он вынес из дому скамейку, разложил на ней по порядку гвозди, долото, топор, молоток, клещи, старые заржавленные навески. Первым делом топор в руки и губную гармошку из кармана — в зубы. Глянет на ворота с одной стороны — топором постукает, глянет с другой — на гармошке попиликает, бескозырку набок нахлобучит. Тут, мол, еще подумать надо, какую навеску подтянуть, в какую дырку гвоздь заколачивать. Это тебе не дрова рубить!

Так постукивает да поигрывает, постукивает да поигрывает. Уж если Ленька за дело берется, сумеет его видным да завидным сделать.

Налюбовался я на Зинцова, и самому хочется, чтобы у меня работа в руках повеселела: побыстрее веник вдоль половиц пускаю.

Старший достал тетради из своей маленькой сумочки на пуговках, переписывает за столом наши вчерашние похождения, бабушкину сказку и были. Наклонился усердно, на меня внимания не обращает.

«Не может быть, что не посмотришь», — думаю я. Посвистывать начал громче, веником работать — еще быстрей.

Ох, какие тучи знаков пустил я по солнечному мечу! Пыль заклубилась так густо, что ее хоть неводом вылавливай. Но вместо одобрения Костя сказал:

— Что ты, пол подметать не умеешь? Всю пыль на воздух поднял. Раскрывай окна! Проветривай комнату!

Хотел я перед старшим хорошей работой отличиться, а получился конфуз. Хорошо еще, что бабушки с Катей дома не было, тогда бы и совсем со стыда сгореть.

Зато теперь я знаю: водой легонько спрыскивают пол, прибивают пыль дождичком, прежде чем начать веником по половицам шаркать.