Иван Симонов - Охотники за сказками

— Сдвигайтесь потеснее, — приглашает дедушка.

Уха такая пахучая и вкусная, что шесть ложек кладоискателей работают не уставая. Сбоку костерок подсвечивает, и лица товарищей передо мной то прозрачно-синими просветят, то розовыми, то багровыми зардеются.

За ночной ухой недостает одного Туманова.

«Неужели домой ушел?» — думаю я, и при мысли об одиноком путнике среди бора становится зябко.

За костром настороженно молчит лес. И чем ближе дно котелка, тем гуще кажется темнота, и все чаще приходит на ум: «Чем-то встретит нас Ярополческий бор в такую ночь?»

И на Гулливую поляну хочется, и жуть закрадывается. А ложки уже о дно котелка позвякивают.

— Боря, не забывай, — указывает дедушка на костер.

Борис раз и другой бежит к озеру и тщательно заливает огонь. Последние угольки шипят, опрыснутые из ведерка, и — темнота.

— Приглядитесь, — советует дедушка.

Слышно, как, одеваясь, он шумит парусиновым пиджаком.

— Сначала на небо, потом на землю смотрите. После костра так лучше, — говорит Боря.

А небо тоже темное. Потом начинает проясняться, становится синим.

Под ним бор обозначился. Сторожку стало видно.

— Бечевку не забыл? — еще раз проверяет дедушка, прежде чем пуститься в дорогу.

— Здесь, — отвечает Боря, пристукнув по карману.

— А лопату? — спохватываюсь я.

— Зачем? — спрашивает дедушка.

— Если клад попадется…

— А-а-а! Вон ты куда целишься! Ладно! Держись за мой пиджак, — говорит он. — Отыщи-ка Большую Медведицу.

Я запрокидываю голову и повожу глазами. Разглядев над лесом большой опрокинувшийся ковш из семи звезд — указываю.

Первым делом Большая Медведица время нам подсказывает, опрокинулся ковш — значит, полночь. Затем она помогает нам найти в небе Полярную звезду, которая, как блестящая стрелка компаса, всегда север показывает.

На Полярную звезду и берет дедушка направление.

В лесу безлунная ночь чернее, чем на поляне. Тишина такая, что каждый хруст подвернувшегося под ноги сучка, каждый неожиданный шорох в ветвях заставляет вздрагивать. Сердце занимается в груди, и я с трудом перевожу дыхание, чтобы его не услышали, не догадались о моем волнении идущие позади товарищи.

Дедушка шагает уверенно, не обращая внимания на ночные шорохи и звуки. Крепкая палка у него в руках постукивает глухо и размеренно.

Я держусь за пиджак деда Савела. За мной вплотную, то и дело наступая на пятки, короткими шажками торопится Павка. К нему пристроился Ленька Зинцов. За Ленькой приноравливает шаг Костя Беленький. И все мы торопимся, боясь потерять на ощупь идущего впереди товарища, теснимся один к другому.

Только Боря заметно не разделяет нашей тревоги. Он то идет позади, то поравняется с дедушкой — разговаривает с ним преспокойно, не снижая голоса, будто так и надо.

— Сухая дорога, хорошая, — скажет Боря.

— Всякой будет довольно, — ответит дедушка.

Чем дальше мы идем, тем гуще сплетаются ветки деревьев. Корявые сучья, сухой валежник громоздятся под ногами, перегораживая путь. Ветви елей тянутся цепкими лапами, обшаривают нас в темноте.

Приглушенное шуршание, таинственные глухие перестуки следуют рядом с нами по всему пути.

Тонкий свист слышится в ветвях над нашими головами. Хрипло крикнула спросонок какая-то птица. Павка споткнулся и громко затрещал ломающимися сучьями.

— Тише, осторожнее, — слышу я шепот Кости Беленького.

И вдруг дикий громкий хохот прорвался из ветвей. Сердце захолонуло.

— Филин! — торопится успокоить нас Боря.

А дедушка, не прибавляя и не уменьшая шага, продолжает идти и идти, нащупывая дорогу своей суковатой палкой. И я уже не знаю, где мы теперь находимся, куда забрели.

«Скорее бы поляна», — проносится в голове.

На память приходят прочитанные книжки, страшные деревенские рассказы. Пытаюсь представить себе, в каком виде явится нам клад: то ли вспыхнет огоньком среди ночи, то ли с жутким мычанием выступит из-за куста коровой, а может, кинется нам под ноги рассвирепевшей собакой с оскаленными клыками. Тогда дедушка с известным ему заклинанием ударит палкой, и собака рассыплется перед нами кучей золота и самоцветных каменьев.

Куда мы их будем класть и что потом с ними делать?

…Вместо валежника и сучьев что-то мягкое шуршит под ногами и с каждым шагом все выше, выше поднимается — до плеч дотягивается.

Мы уже не идем, а бредем, словно по воде, в какой-то густой травяной заросли.

Густо пахнет папоротником.

Так вот какие это заросли!

Невольно вспоминается забытый рассказ о случайном путнике, что заблудился летней ночью в лесной глуши. А ночь была та самая, когда сказочным чудодейственным цветком на миг расцветает папоротник. Берегут этот цвет лесные силы, хитростью отводя и страхами отпугивая от него человека.

Не заметил путник, как упал папоротниковый цвет ему за голенище. Тут бы любой клад в руки бери, любое желание загадывай — исполнится. А он идет себе, о папоротниковом цветке и знать ничего не знает. И единственное у него желание — поскорее на дорогу выбраться.

Разом открылся в непроездной глуши просторный путь. Только тут заметил прохожий: светит что-то непонятное у него из-за голенища. А ногу словно огнем палит.

По дороге с перезвоном колокольчиков тройка мчится, нагоняет усталого пешехода.

— Садись — подвезу! — кричит ямщик. — Разувайся, чтоб было свободнее.

Только снял прохожий сапог — вылетел из него папоротниковый цветок, поднялся высоко в воздух, осветил все вокруг ярким пламенем и опустился медленно в дальней чаще бора. В тот же миг ни ямщика, ни тройки как не бывало. Остался путник сидеть у дороги с растертой до крови ногой и сапогом в руках.

Одновременно с воспоминанием этой таинственной, любимой деревенскими стариками, жуткой и потому особенно привлекательной истории тихо, но настойчиво звучат слова Надежды Григорьевны: «Никогда не цветет папоротник. Нет у него ни малых, ни больших цветов».

Знаю: верны слова учительницы. Только в необычном походе и хочется необычного. Сейчас и в цвет папоротника, кажется, поверить можно. И увидеть его хочется, и думать об этом страшно. Что делать, если зацветет он вдруг огненными цветами? А если в карман попадет?..

Но папоротник шуршит, густо качаясь по сторонам, и сколько ни вглядывайся — не видно кругом не только огненного цветка, но даже ни одной заметной в темноте светлой крапинки.

Зато впереди…

Сердце заколотилось в груди, и захватило дыхание. Обеими руками что было сил ухватился я за парусиновую куртку деда, боясь, что она вот-вот выскользнет из рук.

Это было не воображение. Впереди отчетливо виднелись трепетные блуждающие разноцветные огни. Они то появлялись, то снова исчезали за стволами деревьев, перебегали и вспыхивали в новом месте. Сколько их, где кончаются — ни сосчитать, ни разглядеть невозможно. И дедушка, не сбавляя шага, шел прямо на них.