Иван Симонов - Охотники за сказками

Я слышал дыхание кучей сгрудившихся товарищей.

И хотелось, чтобы они толпились еще тесней, тесней, а мне очутиться бы в самой середине.

Огоньки приближались. А дед Савел все стучал и стучал посошком, не удлиняя и не укорачивая шага. И ни слова.

Вот он повернул налево. Пошарил по сторонам палкой — и дальше. Теперь огоньки бежали у нас по правой стороне. Держась за дедушку, я не спускал с них глаз, каждую минуту ожидая необыкновенного, которое чувствовалось совсем близко и казалось неизбежным.

Хорошо издали мечтать о страшной сказке и жутко близко и наяву ощутить приближение этих страхов, которым нет объяснения. И по всему было заметно, что не у одного меня исчезает недавняя храбрость. Хотелось в эту минуту снова очутиться возле спокойной и тихой лесной сторожки, в своем шалаше, на мягком и душистом сене.

Только данное деду обещание не давало смалодушничать, удерживало навертывавшуюся на язык просьбу остановиться или даже совсем повернуть в обратный путь.

«Хоть бы скорее солнышко всходило!» — как надежды на спасение от страхов, мысленно пожелал я.

Но дедушка рассчитал точно: не было еще никаких признаков близкого восхода. Крепко держалась темнота в вершинах сосен, лишь по черноте угадывалась земля под ногами.

Смутно различая обломки сучьев, остатки полусгнивших бревен, мы перебирались через зыбучую топь. Потом огибали зигзагами еле заметный глазу узкий и темный ручей, и призрачные огоньки, забегая с разных сторон, мерцали то прямо перед нами, то бежали слева и справа, то подступали сзади. Казалось, что сам дедушка Савел закружился, не в силах выбраться из этой огненной толчеи. Слышу, как он, нащупывая сухое место, пробует палкой тряскую зыбку направо, налево, ведет нас за собой по суши и топи.

— Осторожно! — раздается в тишине его голос.

Это было первое слово, произнесенное после долгого молчания. Оно прозвучало глухо и странно, и было похоже, что это мрачно предупреждала нас сама трясина.

— Тяни по сучьям бечевку, — тем же голосом произнес дедушка и тронул Борю за плечо.

У наших ног лежало, топорщась сучьями, сваленное через ручей дерево. Боря, нащупывая ногами опору, закрепил бечевку на первом суку и потянул ее дальше над черным ручьем. Получилось жиденькое перильце вдоль всего бревна, не то чтобы прочная, но все-таки опора и указатель направления. Так по бревну да по бечевке и перебрались мы вслед за Борей и дедушкой на другой берег ручья.

Дальше, взявшись друг с другом за руки, чтобы не оступиться, шагали по тонким и хрупким хворостинкам, продвигались через низкорослые и гибкие кусты, совершенно потеряв представление о времени и пройденном пути и всецело доверившись деду Савелу. Казалось, что не будет конца нашему слепому блужданию.

И вдруг совсем молодо, по-праздничному светло и торжественно дедушка произнес:

— Вот она, Гулливая поляна!

Широко раздвинув руками куст ивняка, он придержал снова готовую сомкнуться густую зелень и отступил в сторонку, словно распахнул перед нами дверь сезама.

…Вечерняя заря над переливистой рябью озера, утренний луг в блестящей росе, взбурлившая радугой вода под мельничным колесом — ничто не могло сравниться с картиной, которая живописной сказкой раскинулась перед нами.

В широком полукружье призрачных, колеблющихся и перебегающих огней рассыпались бирюзовые, красные, с отливом, синие, малиновые, огнисто искрящиеся самоцветы. Вся поляна лежала перед нами сплошной россыпью драгоценных камней.

Проступившие над поляной звезды в небе померкли перед этим разноцветным сиянием, которое колебало, поднимало темноту своим светом, не давая мраку коснуться океана сокровищ. И низкий край ночи вздрагивал, касаясь обжигающих огнями самоцветов. И темнота была не в силах погасить разгоревшееся сияние.

— Не шевелитесь, не притрагивайтесь, — расширяя руки за спину, сдерживает дедушка охвативший нас порыв. — Наглядывайтесь да помните: не многим доводилось видеть Гулливую поляну в такую ночь.

Опираясь на свою суковатую палку, он медленно опускается на подогнутые ветки куста и долго сидит безмолвно, не шевелясь.

Мы смотрели на поляну словно завороженные. То, что довелось нам увидеть и пережить в эту полную неожиданностей мрачную и ослепительно засверкавшую на исходе ночь, никогда Не забудется!

Мы видели, как рассеивались, исчезали, словно под землю уходили, сокровища, как бледнели, расплывались огни, сливаясь с первыми проблесками утренней зари. А когда перед восходом солнца засветилась на востоке звезда зарянка — потускнели и с первыми лучами нового дня совсем исчезли брильянтовые и жемчужные россыпи.

Перед нами лежала обыкновенная, даже неуютная, окруженная со всех сторон непроходимыми топями поляна, и на ней трепетали листьями редкие кустики осин, да в дальнем краю, чуть тронутые первым румянцем, виднелись гроздья костяники.

Мы щупали трухлявые древесные пни, которые еще недавно горели перед нами в темноте чудесными огоньками. Забывая ночные страхи, хлюпали по болотной топи, тоже погасившей на рассвете язычки пламени. И уже ничто не напоминало нам призрачно-красивых факелов леса.

Осиновые светящиеся в темноте гнилушки, набитые по нашим карманам, — с Гулливой поляны. Очищенная белая тросточка в руках у Леньки Зинцова — с Гулливой поляны. Гроздья синей костяники на сатиновой рубашке Павки Ду-дочкина и над козырьком моей кепки, новая дудочка-жалейка у Бори — все с Гулливой поляны.

Понабрали мы себе разных вещичек и знаков из сказочного уголка Ярополческого бора. Живет в них воспоминание о чудесном ночном походе с таинственными приключениями, а мальчишкам на деревне будет у нас по возвращении вещественное доказательство о существовании удивительной поляны.

Для Надежды Григорьевны приготовил я особый подарок — нарисовал в тетради куст гулливополянской калины.

Не так важно само изображение, как значительно то, где был сделан рисунок. Выводил я веточки и листья с натуры, лежа на животе на Гулливой поляне. Не беда, что гроздья калины не подрумянены, а вместо зеленых листьев намечены лишь черные обводы. Вернемся в деревню — и доделаю я рисунок цветными карандашами.

Гордимся и бережем мы гулливополянские «сокровища». Один дедушка никакими памятками похода не отметил: как уходил от сторожки с суковатой палкой в руках да маленьким топориком за поясом, с тем и возвращается.

Этот день посвятил дед Савел хождению с нами по даль-. ним лесным урочищам.

По-настоящему попробовали мы и земляники, и первые грибы-колосники собирали с увлечением, наполняя ими фуражки и пересыпая затем в Борину рубаху с перевязанными рукавами и воротом.