Иван Симонов - Охотники за сказками

Припоминается пробуждение после ночи, впервые проведенной не в середине, а на краю широкой постели.

…Ясное солнечное утро над Белояром. Голубое высокое небо с белыми барашками облаков в верхнем переплете окна. Тесно сдвинувшись, мы лежим на тюфяке, набитом соломой. По гладкому сухому стеклу летает большая зеленая муха и громко жужжит. Ленька до половины выползает из-под одеяла и, вытягивая руку, целится прихлопнуть ее.

В это время раздается стук в дверь.

— Товарища Туманова можно увидеть? — слышится нерешительный женский голос.

Появление нового человека для Белояра событие небезынтересное. Нам тоже любопытно узнать, кто бы это мог быть.

А Ленька втягивается обратно под одеяло и солидным басом отвечает:

— Нельзя! Мы спим еще.

Несколько минут за дверью длится молчание, потом тот же голос неуверенно спрашивает:

— А товарищ Туманов здесь живет?

— Помолчи ты, — заметив новое недовольное шевеление Зинцова, цыкает Костя Беленький и накрывает лицо Леньки подушкой.

В голосе за дверью слышится что-то знакомое. Костя дожидается, не повторится ли вопрос, и, не дождавшись, отвечает:

— Здесь. Сейчас открою.

Прыгая на одной ноге, он торопливо натягивает на себя узенькие штаны. Запутавшись в рыхлом тюфяке, шлепается руками на пол. В дополнение стукается о табуретку и босиком бежит к двери.

Павка спит, ничего не слышит. А мы с Ленькой, перевозя за собой подушки, перемещаемся головами в другую сторону и с любопытством ожидаем появления ранней посетительницы.

Костя негромко щелкает откинутым из петли железным крючком, дверь медленно раскрывается и…

Мы с Ленькой растерянно и глупо таращим глаза: через порог переступает наша учительница.

Привыкли мы при встрече всякий раз ее громко приветствовать. Но не крикнешь же из постели: «Здравствуйте, Надежда Григорьевна!» Это курам на смех.

Молчим затаив дыхание. И одно желание: хорошо, если бы она нас не заметила.

Нам неловко как-то, а Косте Беленькому и того больше не по себе. В сбившейся набок измятой нижней рубашке, непричесанный, неумытый, нелепо расставив длинные ноги, он непонимающе глядит перед собой, беспрестанно моргая белыми ресницами. У него даже не хватило сообразительности отнять руку от крючка и отступить в сторону, шевельнуть кверху костлявым плечом, чтобы поддержать съезжающую с него рубашку.

Надежда Григорьевна, не ожидавшая такой необычной встречи, тоже вначале смутилась, но быстро нашлась.

— Что, не выспался? — улыбнувшись, сказала она, смотря мимо Кости.

— Василий Петрович у себя в комнате, — сказал наш старший чужим, деревянным голосом.

— Кто там? Входите сюда! — весело прокричал из своей комнаты Туманов.

Надежда Григорьевна оглянулась на входную дверь, потом на противоположную, ведущую в комнату Туманова. Качнула маленьким чемоданчиком в руке и сказала Косте:

— Лекарства принесла.

Одернула без нужды серый пиджачок, словно выигрывала время на раздумье: что же делать дальше? Шагнула несмело один раз, затем, четко пристукивая каблуками по звонкому полу, уверенно и быстро пошла на голос, предоставив Косте возможность одуматься и окончательно прийти в себя.

Мы с Ленькой уткнулись в подушки.

А через час вся наша компания уже сидела в просторной и светлой комнате Туманова вокруг письменного стола, который Надежда Григорьевна и подоспевшая к случаю бабушка Васена быстро превратили в обеденный.

Пока мы прибирались в своей комнате, умывались, смачивали волосы, подрезали ногти, с помощью явившейся вместе с бабкой «королевы» приводили в возможный порядок свои довольно-таки потрепанные во время похода костюмы, комната Василия Петровича будто преобразилась.

Вдоль широких сосновых половиц к раскрытому окну, д которого веяло утренней свежестью, пролегла полосатая домотканая дорожка. Рамки с бабочками, жуками и гусеницами были задернуты другим, гладко проутюженным покрывалом. На лакированную полочку перед большим зеркалом легла вышитая голубенькими незабудками полотняная дорожка, и на ней стоял, широко раскрыв желтый клюв, фарфоровый черный грач, изо рта которого торчал окурок папиросы.

Отсыревшие горшочки под цветами были протерты насухо и снизу завернуты до половины в чистую белую бумагу с полукруглыми каемками по краям. На мелких листьях словно помолодевшей комнатной березки, на разноцветных шершавых геранях искрились, переливаясь, живые капельки воды. Ярко сияли красные лепестки огонька и пламенные крапинки «ваньки мокрого». Запах борового смолистого воздуха перемешивался с мягкими запахами цветов.

Теплее, уютнее обрядилась комната лесного инженера.

«Так вот чего недоставало в ней», — припомнился мне холодок, который чувствовался все время, когда впервые рассматривали мы жуков и бабочек под стеклом, деревянные чурочки в ящиках письменного стола, мерили взглядом голые широкие половицы.

Теперь та же комната выглядела совсем по-иному.

— Павлуша, — вместо привычного в школе «Дудоч-кин» позвала учительница, — подойди сюда.

Придвинувшись ближе к свету, она рассматривала внимательно Павкины руки с засученными выше локтей рукавами. По темному проступали розоватые пятнышки в виде монет, подернутые тоненькими легкими морщинками.

— Больно? — спрашивала Надежда Григорьевна.

— Теперь не больно.

— Как же ты не уберегся?

— Так уж получилось, Надежда Григорьевна. Пожар ведь был.

И заметил я, как при этих словах она хотела погладить Павку и снова опустила руку.

— Какой большой ты здесь вырос! — сказала она.

И, оборачиваясь к Косте Беленькому, уже строже спросила:

— А почему не сообщили? Если бы не письмо Савелия Григорьевича, я до сих пор ничего бы не знала.

Мы переглядываемся с Ленькой.

«Вот откуда, значит, дошли до учительницы вести! Из-за нас поспешила она в Ярополческий бор».

О том, хорошо ли мы дружим между собой, не ссоримся ли, Надежда Григорьевна даже словом не обмолвилась. Без вопросов, видно, поняла.

Вместе с бабкой Васеной она накрывает стол расписанной в кубики клеенкой, расставляет посуду. «Королева» усердно помогает им.

— А хозяину дома можно вставать? Стул для него поставить? — спрашивает Надежда Григорьевна бабку Васену.

Василий Петрович, покруче подвернув подушку, посматривает на оживленное многолюдье и слушает, как без него о нем вопрос решают.

— Нет уж, пусть на меня обижается, а чай ему придется все-таки на табуретке подать, — говорит бабушка. — А вы что же, как паны — руки в карманы. Давайте самовар на стол, — совсем по-свойски подшугивает нас лесная лекарша.

Ленька Зинцов устремился на кухню и притащил пофыркивающий паром, начищенный до блеска медный полуведерный самовар.