Марк Гроссман - Веселое горе — любовь.

Взрослые не очень-то принимают их помощь, и малыши вертятся около своих сверстников, особенно возле редких здесь девочек, неукоснительно выполняющих их советы.

— Ты этого не бери, слышь, — солидно говорит дочери кто-то из сопровождающих мальчишек, указывая на голубя. — Первое — цвет нечистый. Голова, опять же, смотри сама, — плоская. Глупый, одним словом, голубь... А купи ты вон того, гонца. Видишь: у него глаз какой — с веселинкой! Этот — резать будет!

Что гонец будет «резать», «Леночка не очень понимает. Но она берет в обе ладошки голубя и, посмотрев на меня, опускает его в наш садок.

— Эт-то будет голубь! — внушительно заключает мальчишка. — Ты ему, слышь, только засиживаться не давай.

Мальчуган тут же излагает дочери систему обучения и воспитания голубя: чтобы кормила гонца пшеницей, упаси боже — не хлебом, — разжиреет, чтобы добавляла в корм яичной скорлупы и песка...

Особенно много покупателей у ящиков с почтовыми голубями.

Здесь к птице подходят совсем с другими мерками. Если у обычного голубя ценится маленький клюв, круглая голова, лохматые ноги, то при оценке почтаря никому и в голову не придет насмехаться над огромным клювом с шишковатой восковицей у основания или над голыми красными ногами.

При продаже почтарей рассказываются неслыханные истории.

Оказывается, дед продаваемого почтаря прошел триста километров за три часа сорок три минуты, а мать вернулась «считай что из-под самой Москвы» за трое суток, «но вернулась ведь!» Высказываются предположения и догадки, в которых километры делятся на часы, а названия пунктов, из которых следовало бы кинуть почтаря, явно вычитаны в географической карте мира.

Леночку не очень занимают эти разговоры. Она уже устала и тянет меня за рукав.

Я беру у нее садок, и мы медленно выбираемся из толпы.

Полдень.

Над голубинкой раздается сильный свист крыльев.

Это мальчишки, не продавшие своих плеких и красных, «сорок» и «чаек», тульских и омских, выбрасывают их в воздух, чтобы не трудиться, не нести их домой. Птицы, покружив над базаром, уходят к своим голубятням.

Юные покупатели, засунув приобретенных птиц за пазуху, в мешочки, в сумки и клети, несутся вприпрыжку восвояси.

Медленно везут свои ящики на колесах солидные продавцы.

Голубинка пустеет.

Никто не знает, какая у него настоящая фамилия. Все зовут его, — Ванька Филон. Он нигде не работает. У Ваньки длинное лошадиное лицо, крупные желтые зубы и покладистый — кошачий характер.

Ванька Филон — барыга. Я не знаю точно, откуда на голубинке и иных базарах появилось это словцо. Может, от слова «барыш» рождено. А вернее всего — немного подправленное давнее «ярыга», «ярыжка» — шатун и мошенник. Не зря в старину говорили: «Кто с ярыжкой поводится — без рубахи находится».

Каждое воскресенье Филон привозит на голубинку ходок, похожий на телегу, снимает с него огромный ящик, покрытый сеткой, и хозяйственно устраивается посреди базара.

Если вы заглянете в ящик, то увидите захватанных несчастных голубей, удивительно чем-то напоминающих дворовых собак. Это, наверно, потому, что Ванькины птицы голодны, перья на них торчат, как грязная шерсть, а в глазах горит тоска, смешанная со страхом.

Ванька добывает этих голубей по дворам — у мальчишек, которым дозарезу нужен рубль на мороженое или в кино; скупает птицу у темного люда. Иногда Филон уезжает куда-то на поезде и возвращается домой с тяжелым ящиком, закрытым от посторонних глаз тряпкой.

Голубинка люто ненавидит Филона и предпочитает не иметь с ним дела. Поэтому Ванька нацеливается главным образом на женщин и детей.

Вот он увидел где-нибудь на краю базара растерявшуюся от шума и споров женщину, которую тянет за собой малыш с горящими глазами. Барыга устраивает на своем лице громоздкую и ледяную, как торосы, улыбку и кричит кошачьим контральто:

— Дамочка, а дамочка! Купите птичку! Ах, какая, простите за выражение, птичка! Возьмите почти что даром!

У Ваньки — дурацкий язык человека, делающего неправедное дело. Филон старается показывать голубинке свою покладистость и уважение к нормам общества, в котором живет. Но все это — наносное, игровое — и немедленно слезает с Ваньки, как кожа с змеи, когда он почует в ком-нибудь соперника.

Женщина, увлекаемая малышом, подходит к барыге.

— Как тебя зовут, сынок? — расстилается Филон, и его желтые лошадиные зубы оголяются до самых десен. — Вова? Очень великолепно, Вова! Вот тебе дешевый бухарский трубач.

Ванька с величайшей торжественностью вытаскивает из ящика замусоленную беспородную птицу и двумя руками подает ее женщине.

В центре голубинки немедленно происходит движение, и возле Ванькиного ходка вырастает военное каре. Мальчишки — эти беспощадные и благородные рыцари базара — приготовились к бою.

— Хе! Трубач! — говорит кто-нибудь из них. — Это почему же он трубач, Ванька Филон?

— А как же? — мурлычет барыга. — Взгляните, дамочка, будьте добры, вот сюда. Хвост трубой? Трубой... Голова гордая? Гордая... Чистый трубач, извините за выражение...

— Трубач не за хвост, а за голос так называется, — поясняет кто-нибудь из рыцарей. — А твой «трубач», Ванька Филон, в трубе сидел...

Ванька горько улыбается, сожалея о человеческой темноте и несправедливости, но его глаза начинают блестеть от злобы.

— Отойдите, которые не покупатели, — с вежливой яростью требует он и снова ныряет головой в свой ящик. — Прошу поглядеть вот этого... — сует он в руки женщине новую несчастную птицу. — Редкий ту́рман из Тулы...

Иногда Ваньке удается продать голубя, и он, добыв из-за пазухи бумажник, прячет в него деньги, такие же помятые и замусоленные, как и проданный голубь.

Через некоторое время вы уже снова слышите Ванькино контральто. Барыга кому-то пространно рассказывает, как он долгие годы «выбивал» свою породу, скрещивая редких заморских голубей. Ванькины слушатели посмеиваются или морщатся от этого безбрежного вранья.

Но вдруг Филон бледнеет, вскакивает и кидается в самую гущу голубинки. Вот он догнал мальчонку в непомерно большом картузе, сползающем на глаза, и цепко хватает парнишку за плечи.

— Покажи.

Мальчик вручает Ваньке птицу.

— Ерунда! — презрительно говорит барыга, дотошно осмотрев голубя. — Сколько?

Услышав ответ, Ванька всплескивает руками. Его глаза, рот, даже, кажется, нос изображают неподдельный ужас:

— Рубль — за это?!

— Ну, да — рубль. Он и больше стоит, только мне деньги быстро нужны.

— Тридцать копеек, — ледяным тоном говорит Ванька. — Больше не могу. С помарками голубь.

— Где же тут помарки? — удивляется продавец.

— А вот тут, — тыкает барыга наугад.