Сергей Жигалов - Бродячие собаки

— Ты любишь меня?

— Я тебя обожаю.

— Ну подожди, я сниму платье.

— Не надо.

— Мы же его изомнем. И туфли. Разуй меня.

— Не надо.

— …

Они так и уснули, обнимая друг друга. Под утро все тише и тише качали куцыми головками за окнами сосны. Белела на полу свеча с впаявшейся рыбьей костью. В камине кружился пепел, завинчивался, уходил вверх. В трубе шуршало и всхлипывало, будто кто-то холодный и вечный жадно, взахлеб пил витавшую здесь эманации любви и нежности…

Очнулся Венька от капнувшего на лицо дождя. Открыл глаза. Над ним склонилась Наташа.

— Разбудила тебя, мой хороший, дура. Я уж час, как проснулась. Целую, целую тебя, а ты все не просыпаешься… Вень, ты не связывайся с ними… Не дай бог, с тобой что случится, я жить без тебя не смогу… Хоть ради сына поостерегись.

В конце ноября в небесной канцелярии кто-то смеха ради включил на полную мощь батареи отопления. Сугробы растаяли. Окаменелая земля расквасилась. Пролетная черноголовая утка во все лужи набилась…

Венька себе слово дал не лезть на рожон. Мало того, бракуши зубы на него точили, коллеги, охотоведы и егеря из других районов стали косо поглядывать. Кому понравится, если на каждом областном совещании этим Егоровым в нос тычут: «Вениамин Алексадрович опять протоколов больше составил, чем у вас всех вместе взятых…» Один Рассохин возлюбил егеря крепко: «Дави их гадов! Должен же кто-то за бессловесную тварь заступаться!..»

К егерю часто приезжал. Возвращались они как-то с водохранилища, Венька поехал короткой дорогой через лес. Смеркалось. Вдруг Рассохин дернул егеря за рукав.

— Стой, заглуши.

Венька выключил двигатель. Повыпрыгивали из машины по привычке, не хлопая дверцами.

— Может, кто на озерах по уткам палит?

И как бы в ответ хлесткий звук выстрела раскатился по лесу. Потом еще два, один за другим.

— По уткам из карабина не шмаляют, — бормотнул Рассохин.

— Из карабина, — согласился егерь. — На дачах новорусские поддали и резвятся. Ладно, садись, поехали. Татьяна ужин приготовила.

— Ужин — это расчудесно! — Рассохин тряхнул ястребиной головкой. — По стопочке. У меня расчудесный коньячок есть.

Не проехали и полкилометра, как егерь резко ударил по тормозам. Придремавший спутник ткнулся лбом в стекло.

— Чего ты?

— Гляди.

Колею пересекали два свежих лосиных следа.

— Корова и теленок. Гонные, на махах шли — определил Рассохин. — По ним и молотили из карабина.

— За Свининкой у них переход. Там и стреляли, щас накроем, — загорелся егерь.

— У тебя СКАС с собой?

— Да не нужен нам никакой карабин. Тепленькими возьмем. Эт Муса, лесник здешний наглеет. Правда, у него карабина нет. Поехали!

— Как скажешь. — Рассохин достал из наплечной кобуры пистолет, передернул затвор, вгоняя пулю в ствол. — Дай сюда фонарь. Езжай на малых. — И УАЗ серым зверем, похрустывая под колесами сучьями, пополз по колее.

Спустились в лощину. По кузову заскреб ветками подступивший к самой колее молодой осинник. Рассохин первый углядел. Ткнул пальцем в чащу. Справа метрах в ста от дороги то вспыхивал, то пропадал огонек.

— Вон, смотри, «Нива» в кустах. Вон, левее.

— Ставь УАЗик поперек колеи, выезд ей перекрой. В-о-о! Глуши, пошли. — Они, крадучись, двинулись на огонек.

— Охамели, как у себя дома. Переноску от «Нивы» протянули, — хохотнул в ухо егерю Рассохин. — Не боятся волка и сову!.. Косят трын-траву.

Венька мотнул головой, не нравилась, ох, не нравилась ему эта рассохинская веселость.

Они подошли к топтавшимся вокруг опрокинутого на спину лося браконьерам совсем близко. Добытчики обснимали шкуру, взблескивали ножами, переговаривались. Их было четверо. «Гля, ляжки какие жирные. Целка». «Урод. Какая целка. За ней же теленок бежал. Два раза по нем стрелял. Частик… Завтра доберем. Он так и будет тут кружиться, матку искать…» «Ногу на себя оттяни…» «Закури мне сигаретку». «Не барин». «У меня руки в крови».

Венька углядел прислоненный к дереву карабин. Ткнул себя пальцем в грудь, мол, я возьму. Рассохин показал в ответ два растопыренных пальца, развел руками. Венька понял: а где еще два ствола?

— Мужики, закурить не будет? — подойдя со спины, спросил Рассохин.

Трое остолбенели. Венька схватил прислоненный к дереву карабин. Четвертый попятился из полоски света, присел.

«Ружье шарит», — догадался Венька, направил на него фонарик. Луч искорками отсверкнул от металлических зубов, выхватил из темени суженные от света глаза, стриженый лоб.

— Брось ружье, застрелю! — страшным голосом заорал Рассохин. Вскинул пистолет. Пуля сыро щелкнула в дерево. Гололобый, будто летучая мышь, растворился в воздухе. Ни шороха, ни хруста сучьев.

— Вы, ребята, уж не бегайте. — Рассохин навел пистолет на стоявших у туши. — Его пожалел. А вам не масть! Пуля догонит. Вениамин Александрович, вон ружье, на земле. Возьми. Не успел он схватить. А другое вон у «Нивы», возле бампера. Дай фонарик. Он где-то тут за деревом стоит. Щас я его со второго выстрела. — И тут же за деревьями раздался хруст сучьев.

— Во-о, теперь пошел. — Рассохин посветил фонариком в лицо низкорослому мужику. Тот заморгал, заулыбался. Попялся в карман телогрейки. — Стоп. — Рассохин перевел на мужичонку ствол. — Ножи на землю! Эт ты, Муса?

— А то кто же? Ты же закурить просил.

Мужичонка переложил нож в левую руку. Луч фонарика осветил второго, в дубленке, с вырванным клоком на плече.

— Бросай ножи на землю, ну! Теперь дружно строем идем к УАЗику.

— Может, на месте договоримся, Вениамин Александрович?

Егерь по голосу узнал прокурора Курьякова. Он и был в дубленке. Протянул егерю руку.

— Слава богу свои. — Наклонился к Веньке. — А то со мной гость из Москвы, с Генпрокуратуры. Неловко получилось.

— Я что, у меня вон начальник, — сказал егерь.

— Лося пополам разрубим и разъедемся. Жирная такая попалась. — Курьяков отходил от испуга, хохотнул. — Выпьем щас по стопочке на кровях.

— Пошли, пошли, господа-товарищи, в машину, там поговорим, — легонько тронул за плечо прокурора Рассохин. Он уже все понял. — А ты, Вениамин Александрович, пока ножи собери. Хорошие ножи.

В салоне УАЗа Венька разглядел третьего, высокого, с барственно румяными щеками. По его быстрому, переходящему с Рассохина на егеря взгляду и по сжатым, будто склеенным скотчем, губам чувствовалось, что под дорогой кожаной кепкой с меховыми наушниками шла работа.

— Евгений Петрович. — Движением руки Холеный остановил суетившегося прокурора. — Внесите в протокол. Ездили вот с товарищем Мусой и моим другом на уток. Услышали выстрелы. Подъезжаем. Двое бросились бежать.

— Как сейчас ваш подельник, — вставил Рассохин.