Сергей Жигалов - Бродячие собаки

Когда Вовку после операции на каталке ввезли в палату, малец был еще полусонный после наркоза. Егерю ударила в глаза лежавшая поверх одеяла забинтованная прооперированная ручонка, так похожая на лапу.

Просверком молнии в темноте егерю вспомнился Трехлапый. У него не было передней левой ноги. Перебитая дробью передняя белая лапа Найды была тоже левая. Венька отошел к окну, зажал рукой глаза.

Он не слышал, что шептала Танчура у кровати. Очнулся от Вовкиного голоска:

— Папаня, па-ап, глянь, Найда-а.

Егерь подошел к кровати. Танчура держала в руках пачку фотографий. На них была изображена Найда. Вот она лакает из миски воду. Лежит на полу, положив морду на вытянутые перед собой лапы. Лижет щеку Сильверу.

— Папань, поехали домой, я так по ней соскучился, — вяло улыбнулся Вовка. И эта жалкая сынишкина улыбка заставила егеря еще раз отвернуться к окну. Он почувствовал, как по щекам катятся слезы.

В эту минуту в палату вбежала Любаша с синеньким листочком-чеком в руке. Она бросилась перед Вовкиной кроватью на колени. Чмокнула мальца в щеки, в лоб. Обняла Танчуру, расцеловала заглянувшего на шум Колобка, опять припала к Вовке:

— Вовушок мой миленький. Голубеночек, родненький, посмотри какое счастье ты мне принес, — смеялась сквозь слезы Любаша. — Я теперь обменяю коммуналку на двухкомнатную! Маму к себе жить возьму!.. Сашке, племяннику, велик куплю!..

Любаша обвела всех взглядом, втянула голову в плечи:

— Что ж я, дура, грешница, радуюсь. Ребятеночек весь после операции, а я тут чуть не пляшу…

Венька вздрогнул, стоя у окна. Он вспомнил короткое и страшное слово, что разбудило его в ту ночь. И сразу события и беды, свалившиеся на него, это слово как бы сплавило воедино, осветило режущим светом: «Грех»!