Сергей Кучеренко - Рассказы о животных

Брачная пора у кабарги проходит в ноябре или декабре — в зависимости от климата. В горах Сихотэ-Алиня, например, она бывает почти на месяц раньше, чем в Сибири, где весна начинается позже. Телята должны появляться на свет не раньше и не позже прихода тепла.

Гон у нее довольно спокойный, самцы дерутся, однако нечасто и без зла, клыки в ход пускают редко, леса и горы криками не оглашают, если не считать, что все-таки возбуждающиеся самцы негромко верещат и чуфыкают.

Беременность у самки длится шесть — шесть с половиной месяцев. Будущая мать тщательно ищет место для «родильного дома» — оно должно быть укромным, безопасным, с кормовыми местами и водопоями поблизости, с солнечными полянками для детенышей.

Телят рождается два-три, всего по полкилограмма весом. Они слабы и беспомощны, но на жирном материнском молоке растут и развиваются быстро. К третьему месяцу без малого удесятеряют свой вес, а к осени становятся почти взрослыми.

Мать во время выращивания наследников заботлива и бдительна. Пикнет малыш — и почти в любом случае меньше чем через минуту она возле него, разбирается, что ему нужно. Кстати, это «пиканье» и вреда приносит немало: его знают охотники и таким образом подманивают доверчивое животное. Услышав писк, не упускают случая найти детеныша кабарги лиса, рысь, волк, даже медведь.

Совсем взрослой кабарга становится в полтора года и может прожить 10–12 лет, но в действительности гибнет значительно раньше по разным причинам. Ее средний возраст около трех лет.

Кабарга с древних времен считалась ценным охотничьим трофеем. А ценится этот оленек из-за знаменитой мускусной железы, называемой кабарожьей струей. Струя-железа — это своеобразное вздутие размером с куриное яйцо в задней части живота самцов около паха. Кабарожий мускус — густая жидкость с резким, на редкость своеобразным запахом. Содержимое этой железы весит 40–50 граммов, а платили за него в прошлые века от шести до пятнадцати рублей золотом — по тем временам это была очень высокая цена.

Кабарожий мускус с глубокой древности известен как эффективное лечебное средство — общий стимулятор организма, хорошее снадобье против конвульсий и удушья, для лечения опасных нарывов и ушибов. Сначала слава о мускусе загремела в арабских странах, потом покатилась по Азии на восток. Из-за баснословных цен началась лихорадочная погоня за мускусной железой. Животных стали нещадно уничтожать много веков назад. В середине XIX века в Сибири и на Дальнем Востоке заготавливали кабарожьих струй-желез в год до восьмисот тысяч!

В Европе мускус кабарги в качестве лечебного средства не славился, но там сделали другое сенсационное открытие: ничтожная добавка в духи многократно увеличивала стойкость их запаха. Кстати, поразительное свойство мускуса — стойкость собственного запаха и запаха веществ, с которыми его смешивали, — арабам было известно давно. Например, еще шестьсот лет назад они построили мечеть, добавляя в цементный раствор кабарожий мускус, и эта мечеть до сих пор источает своеобразный приятный запах с оттенком таинственности, загадочности. Шестьсот лет пахнет!

Охотники обнаружили, что запах кабарожьего мускуса у приманок капканов резко увеличивает улов соболя, лисицы и других дорогих пушных зверьков.

Мускусная железа для кабарги стала несчастьем, как целебные панты для пятнистого оленя или красивый мех для соболя. Кабаргу ловили и стреляли с таким усердием, что к концу позапрошлого века численность животного катастрофически сократилась, а в ряде районов Сибири и Дальнего Востока кабарги не стало. Только к пятидесятым годам XX столетия удалось восстановить и ареал, и поголовье этого таежного оленька.

Кабарожий мускус и сейчас ценится, однако ажиотаж в охоте на кабаргу сдерживается лицензионной системой и другими ограничениями промысла.

В ряде азиатских стран оленька стали разводить на фермах, пытаются одомашнить для многократного взятия мускуса без вреда для животных. Такие работы начали проводить и в нашей стране. Кабарга хорошо привыкает к человеку, размножается в неволе. Вот и еще один ныне дикий зверь — кандидат в домашние животные.

…Недавно я узнал, как энергичный научный сотрудник Сихотэ-Алинского заповедника В. Зайцев, разрабатывая диссертационную тему, приручил вольную таежную кабаргу. Он узнал самые интимные ее повадки. И вспомнилось мне, как нечто похожее произошло у меня, когда я был заядлым охотником.

Шел я как-то в декабре угрюмым мшистым ельником по крутому горному склону и набрел на хорошо протоптанную в глубоком снегу кабарожью тропу. Облегченно устремился по ней, благо она вела в сторону приютившей меня охотничьей избушки. Присел отдохнуть на валежину. И вдруг осторожный скрип снега: ко мне навстречу по этой же тропе приближалась кабарга. Странно так, будто тень, сгорбившись, озираясь, принюхиваясь. Прыгнет несколько раз и застынет. Я не шевелился, ветерок тянул в мою сторону, кабарга, издали недоверчиво оглядев меня, не заподозрила во мне опасности и приблизилась на десять метров. Пооглядывавшись минут пять назад, откуда она пришла и где было нечто ее спугнувшее, успокоилась и начала кормиться.

Я смотрел на кабаргу и удивлялся не только ее виду, но и манере передвижения. Она почти совсем не умела ходить и даже при спокойном аллюре перемещалась от ели к ели редкими и легкими прыжками. Объедая мох со стволов, она приподнималась на задних ногах, опираясь передними о дерево.

Меня она зачуяла с пяти метров, уставилась в мое лицо выпуклыми насторожившимися глазищами, разведя уши и втягивая в себя воздух. Я ясно видел ее нос, ресницы, круто выгнутую спину. Не выдавал себя, насколько было возможно не моргать и не дышать.

Еще не опознав меня, кабарга издала отрывистый, похожий на свист звук «чуф-фый» и резко ударила копытцем о дерево, но тут же, зачуяв человека, она испугалась и потеряла над собой контроль. Зачихав частыми «чуф-фый», она засуетилась, беспорядочно запрыгала между деревьев и валежин. Я поспешно удалился.

Через несколько дней я шел той же тропой, шел тихо, ища внимательно глазами кабаргу. Ее я увидел издали, но она уже пристально всматривалась в меня. Я не показал виду, что заметил ее, свернул в сторону и пошел мимо, приучая кабаргу к себе спокойным свистом. Когда краешек моего глаза перестал ее видеть, я повернул таким образом, что шел не на нее, но все же медленно приближаясь. Прошел от кабарги в двадцати метрах. Потом еще раз повернул и разминулся с ней уже ближе.

Усевшись неподалеку, продолжал спокойно и тихо посвистывать, наблюдая за кабаргой лишь боковым зрением, а она неподвижно смотрела на меня почти в упор, надеясь на то, что мне ее не видно.