Рудольф Сирге - Маленький, да удаленький

— Песик, песик, маленький мой! — ласково приговаривала она. — Выпал из вагона, глупенький, и разбил себе голову… Ну мы тебя вылечим, не сердись на меня…

И девочка смазала больное место над глазом чем-то мягким. Теперь только Фомка заметил, что правым глазом он видит хуже, словно сквозь туман. Он потянулся, заглянул девочке в лицо. Ей можно довериться. Он снова попробовал встать, но почувствовал, что голова причиняет такую же боль, как и тело. Во рту так пересохло, что Фомка не мог даже визжать. Но тут девочка, смотри-ка, словно угадав его желание, поставила перед ним миску с молоком.

— На, лакай, маленький, пей!

Фомка, еще раз недоверчиво оглядевшись по сторонам, стал лакать. Потом положил голову на лапы и тупо уставился прямо перед собой. Где же Хенн? Где дом? Беспокойство и горе охватили его.

Но на безмолвные собачьи вопросы девочка ответить не могла. Она лишь нежно поглаживала его бугристую голову и говорила что-то успокаивающим, нежным голоском. И то хорошо. Настолько хорошо, что Фомка в благодарность лизнул ей руку.

Так они стали друзьями. Собака и девочка. Днями напролет пес лежал на соломе под навесом, сделанным из досок. Каждый день девочка приходила навещать его по несколько раз. Приносила ему еду и питье, лечила и смазывала раны, как настоящая сиделка. Порой приводила с собой даже маму — большую женщину в форменной одежде, — чтобы показать ей Фомку. И говорила ей, какая это славная и добрая собачка, которую они нашли раненую под насыпью. Говорила, что теперь у нее будет товарищ по играм, гладила и ласкала Фомку, а тот не мог иначе выразить свою признательность, как вилять хвостом и лизать ей руки. Женщину он слегка побаивался. И вздыхал исподтишка — ему все равно вспоминались Хенн и все остальные.

— Интересно, откуда этот пассажир родом? Где его дом? — задумчиво рассуждала женщина, стоя возле Фомкиной лежанки.

— Мама, оставим его себе. И будет у него здесь дом, — сказала девочка.

— Если он, конечно, останется, то я не возражаю, — согласилась мать, направляясь к железной дороге с разноцветными флажками в руках.

Зато Фомка отнюдь не чувствовал себя здесь как дома. Тут частенько проносились длинные грохочущие поезда. Как только проходил очередной состав, Фомке хотелось с лаем броситься ему навстречу — вдруг в нем едет Хенн? Едет и не знает, что Фомка находится у чужих людей. Заметив, что собака начинает тосковать, девочка снова приходила к Фомке и разговаривала с ним долго, по-детски успокаивала. Фомка смирялся. Но покой наступал ненадолго. Следующий поезд снова приводил Фомку в возбуждение. И он принимался жалобно выть.

Спустя некоторое время Фомка, прихрамывая, стал передвигаться по двору. Держа лапу на весу, он ковылял вдоль стены на солнечную сторону. Грелся подолгу на солнышке и зализывал языком свои раны. Плохо, что он не мог дотянуться языком до раны над глазом. А мухи лезли туда особенно назойливо. Он ловил их, щелкая зубами, как когда-то обедала старая лягушка, которую он видел еще будучи щенком. Двигал челюстями и улыбался, понимая, что таким способом их много не наловишь.

Фомка был славный молодой пес. У таких раны заживают быстро. Однажды утром он проснулся оттого, что очень зачесалась бровь. Когда он потрогал больное место лапой, оказалось, что там образовалась шершавая корочка и открытой раны больше нет. Фомка тут же заметил, что обоими глазами видит одинаково. Он пробежался по двору, впервые с неподдельным собачьим интересом обнюхивая каждый уголок. Перво-наперво он выяснил, что ворота заперты. Значит, из двора не выбраться. Но эта короткая пробежка вызвала у него поистине собачий восторг: нечего больше валяться на соломе, можно и побегать.

Девочка, обнаружив Фомку у забора на солнцепеке, очень обрадовалась, что собака поправилась.

Она скороговоркой выпалила маме:

— Скоро, скоро он будет совсем здоров! Как хорошо!

Фомка, соглашаясь, вилял хвостом.

— Хорошо-то хорошо. Выздоровеет да убежит и даже спасибо тебе не скажет! — пошутила мать.

На лицо у девочки набежала тень. Она погладила собаку и твердо сказала:

— Не убежит. Он ведь мне друг, мама.

Фомка был, конечно же, друг. И не хотел отвечать ей неблагодарностью. Все это верно. Однако это не мешало ему чаще и чаще вспоминать дом Хенна, Мику, Манни и даже злую Лизку. Дома было так просторно, чисто, вообще, здорово. Здесь, правда, к нему тоже были добры, но ничто не радовало Фомку. Частокол, окружавший двор, вызывал в нем досаду. «Неужели отсюда не выбраться?» — спрашивал он сам себя, бродя ночами по двору. И снова горестно выл.

— Дом вспоминает, — рассудительно говорила высокая женщина, уходя к железной дороге. Она не ругала Фомку, потому что самой ей когда-то пришлось больной и немощной жить вдали от родного дома. Она понимала собачье горе.

А Фомкино горе становилось тем нестерпимее, чем быстрее он поправлялся. Он уже приходил за девочкой в комнату, барахтался с ней на траве, валялся и приводил себя в порядок. Он даже раз полаял на чужаков, словно был тут дворовой собакой, но в глазах у него застыла тоска. Дома остались ребята, животные, дома все было по-другому. Тут же не было ничего, кроме железной дороги да противного поезда. Может, здесь и лисьих нор нет? Но самое главное нет Хенна! Фомка не вытерпит без Хенна! Надо разыскать его! Фомка тянул носом воздух и тщательно принюхивался, как обычно делают собаки в чужом месте. Но напрасно в ноздри врывался ветер, не принося с собой запаха родного дома. Фомка чуял только постылый мазутный дух, запах чего-то незнакомого и чужого.

От этих запахов Фомка укрывался в соломе, укладывал голову на лапы и тоскливо смотрел в пустоту. Он, привыкший к раздолью, к просторным лугам, не годился для жизни взаперти. Да он и не хотел жить в неволе. Пусть эта девочка ласковая и добрая, но дом милее… Дома было так много интересного. А здесь валяешься да дремлешь. Чужда была ему такая жизнь.

Однажды ночью хозяйка маленького домика пошла к железной дороге и оставила калитку приоткрытой. Фомка, как стрела, припустился следом. Как раз приближался, громыхая на стыках, поезд, и Фомка юркнул в придорожные кусты.

Новые запахи ударили ему в нос. Он на свободе! Он может бежать куда захочет! Но куда направиться, в какой стороне его дом — у Фомки не было ни малейшего представления. Только его бессознательно тянуло к железной дороге, неудержимо влекло к ней. До дому он наверняка доберется — настолько был уверен в своем чутье Фомка.

Радость освобождения переполняла его, рвалась наружу. Он обежал большой круг около дома и звонко залаял. Словно хотел крикнуть на прощание. Конечно, этого прощального лая не слышала маленькая девочка, которая спала сейчас сладким сном. Зато его услышала высокая женщина, окликнула его. Но Фомка не подошел к ней. Он выбежал к насыпи, еще пару раз тявкнул оттуда — и исчез в сумраке летней ночи. Как здорово было бежать, чуя под собой здоровые ноги. Только ветер свистел в ушах. Пробежав порядочный отрезок пути, он остановился и огляделся. Далеко в стороне виднелись неясные очертания деревьев и кустов возле ограды маленького домика. Он еще раз посмотрел туда и еще раз звонко залаял. И рысью побежал по шпалам.