Александр Дюма - История моих животных

Если бы какому-нибудь художнику когда-нибудь пришла в голову мысль почерпнуть сюжет для своей картины в том повествовании, какое я имею честь предложить вам, я думаю, он должен был бы выбрать как раз этот момент.

На первом плане оказались бы живописно сгруппированные четыре персонажа; вдали — убегающий Причард с отбивной в пасти (ведь надо будет показать Причарда, чтобы сцена стала понятной) и, наконец, в самой глубине, на горизонте, прекрасный город Сен-Жермен, построенный амфитеатром и прежде всего являющий глазам путешественника лучшее, что он может предложить: павильон, где разрешилась от бремени Анна Австрийская, и окно, через которое сияющий Людовик XIII показал народу своего сына — Людовика XIV.

К Ватрену первому вернулся дар речи.

— Ах, нигедяй! Ах, нигедяй! — повторял он.

— Дорогой Ватрен, — сказал я ему, — думаю на сегодня наша охота закончена.

— Почему это? — спросил Мишель.

— Да потому что мы собирались охотиться с Причардом, но, раз у нас больше нет Причарда…

— Значит, вы считаете, что Причард не вернется?

— Конечно, Мишель: сужу о нем по себе и точно знаю, что на его месте я не вернулся бы.

— Вы не знаете Причарда: это наглец.

— Итак, Мишель, ваше мнение?

— Спокойно отправляемся к господину Ватрену, съедим у него по куску хлеба с сыром, выпьем по стаканчику вина, и через десять минут вы почувствуете, как хвост Причарда хлещет вас по икрам.

— Согласны? — спросил меня Ватрен. — Моя жена вчера как раз зажарила кусок телятины, и у меня есть легкое вино из Луаре — это, видите ли, родина моей жены. Вино из Луаре вам понравится… Я помню, что вы любите телятину.

— Вы знали меня еще юным, милый мой Ватрен, так что я не смог бы утаить от вас ни одного из своих недостатков. Но как быть с Коррежем?

— Мы прихватим его по пути; где хватит для двоих, там и третьему найдется.

— Да, но в таком случае нас уже четверо!

— Ну, а куры на что? Вы думаете, у них задница зашита? Мы приготовим яичницу.

— Идет, Ватрен, я дарю себе день свободы; согласен на вино из Луаре, телятину и яичницу.

— Не говоря уж о хорошей чашке кофе. И молоко попробуете.

— Хорошо, Ватрен, идем.

— Пойдем!.. Ну, Причард, нигедяй!

— Что еще случилось?

— У меня из-за него трубка погасла! Еще один такой воспитанник, как он, и — слово Ватрена — я совсем одурел бы от них обоих.

Ватрен, достав кремень и трут, высек огонь, снова раскурил трубку, и мы тронулись в путь.

Не успели мы пройти и двадцати шагов, как Мишель тронул меня за локоть.

Я посмотрел на него: он сделал мне знак оглянуться.

Причард наполовину высунулся из-за угла стены, за которой он прятался.

Он смотрел, что мы делаем и, вероятно, пытался отгадать наши мысли.

— Не показывайте, что заметили его, — посоветовал Мишель, — и он последует за нами.

Я притворился, что не вижу Причарда, и он в самом деле последовал за нами.

На станции Везине к нашей компании присоединился Корреж.

Хотите, милые читатели, взглянуть на прекрасного гребца и познакомиться со славным малым? Возьмите на Сен-Жерменской железной дороге билет до Везине и на станции спросите Коррежа.

Славный малый, он — я вам могу в этом поручиться — предоставит себя в полное ваше распоряжение.

Прекрасный гребец, он поднимется с вами по Сене до Сен-Клу, а если вы его уговорите — до самого Парижа.

Мы пришли к Ватрену. Перед тем как войти, я обернулся и увидел Причарда, благоразумно державшегося на расстоянии в две сотни шагов.

Я знáком выразил Мишелю свое удовлетворение, и мы вошли в дом.

— Жена, — позвал Ватрен, — завтракать!

Госпожа Ватрен испуганно взглянула на нас.

— Ах, Боже мой! — произнесла она.

— Ну, что?.. — продолжал Ватрен. — Нас четверо? Так неси четыре бутылки вина, яичницу из двенадцати яиц, кусок телятины, чашку кофе каждому, и все будет чудесно.

Госпожа Ватрен вздохнула; дело было не в том, что этой превосходной женщине нас показалось слишком много, просто она боялась, что у нее не хватит еды.

— Ну-ну, вздыхать будем завтра! — сказал Ватрен. — Живо накрывай на стол! Мы торопимся.

Стол был в один миг накрыт, и на нем выстроились четыре бутылки вина из Луаре.

Послышалось шипение масла в сковородке.

— Попробуйте-ка это вино, — предложил Ватрен, наливая мне полный стакан.

— Ватрен, Ватрен, — ответил я ему, — что это вы делаете, черт возьми?

— Да, правда, я и забыл, что в этом вы похожи на генерала: он не пил ничего, кроме воды; иногда, случайно, когда очень уж разойдется, выпивал стакан разбавленного вина; тем не менее, один раз мой отец дал ему стакан чистого вина; смотрите, вот он, этот позолоченный стакан, стоит на камине. Господин Корреж, вы еще не видели этот стакан, не правда ли? Так вот, это стакан генерала. Бедный генерал!

Затем, повернувшись ко мне, Ватрен продолжал:

— Ах, если бы он видел, как вы пишете книги и как вы стреляете, он был бы очень доволен.

Теперь настал мой черед вздохнуть.

— Ну вот, я сделал глупость, — сказал Ватрен. — Я же знаю, как на вас действует, когда я говорю о генерале; но, как хотите, а я не могу не говорить о нем. Это был человек… Проклятье!.. Так! Вот моя трубка и разбилась.

В самом деле, Ватрен, желая придать выразительности своим словам, попытался скрипнуть зубами, и на этот раз откусил мундштук своей трубки у самой головки.

Головка упала на пол и разбилась вдребезги.

— Проклятье!.. — повторил Ватрен. — Так хорошо обкуренная трубка!

— Что ж, Ватрен, вы обкурите другую.

— Сразу видно, что вы не курите, — ответил Ватрен. — Если бы вы курили, так знали бы, что трубке надо не меньше шести месяцев, пока у нее появится хоть какой-то вкус. Вы курите, господин Корреж?

— Еще бы! Только я курю сигары.

— Ну, так вы не знаете, что такое трубка.

Ватрен открыл шкаф и взял оттуда трубку, обкуренную почти так же, как та, которую он только что имел несчастье утратить.

— Так! — заметил я. — Да у вас есть запас, милый мой Ватрен.

— Да, — сказал он. — У меня таких десять или двенадцать в разных стадиях; но все равно, та была самая любимая!

— Не будем больше о ней говорить, Ватрен: о непоправимых несчастьях следует забывать.

— Вы правы. Попробуйте-ка это вино, и посмотрите его на свет: ясное, как рубин. За ваше здоровье!

— За ваше здоровье, Ватрен.

И, ответив на тост, я осушил стакан.

Едва я успел допить свой стакан, как раздались яростные крики.

— Ах, вор! Ах, разбойник! Ах, подлец! — кричала в кухне г-жа Ватрен.

— Огонь! — произнес Мишель.

Не успел Мишель сказать «Огонь!», как стакан Ватрена полетел со всей силой, какая была в моей двуглавой и дельтовидной мышцах.