Дэвид Эттенборо - В тропики за животными

На траве у воды расположилось больше сотни капибар. Мамаши, рассевшись группами, благодушно взирали на резвящихся вокруг них малышей. Пожилые джентльмены сладко дремали поодаль, положив головы на вытянутые передние лапы. Щеголеватая молодежь лениво слонялась среди семейных групп, задевая время от времени кого-нибудь из клюющих носом представителей старшего поколения. Те не оставляли без внимания подобные шалости, и задиристые юнцы, не стремившиеся, очевидно, к обострению конфликта, улепетывали прочь неуклюжим галопом. В общем же все это необыкновенное общество напомнило мне разморенных жарой отдыхающих на воскресных пляжах Блэкпула.

Мы осторожно подъехали ближе. Один-два дремавших самца встрепенулись, сели и угрюмо воззрились на нас, но потом отвернулись и возобновили прерванный сон. Их головы в профиль были почти прямоугольными, с плеч свисала длинная красноватая грива. На морде с обеих сторон, между глазом и ноздрей, хорошо выделялась рубцеобразная полоска — особая железа, отсутствующая у самок. Исполненные благородного величия, эти матерые капибары были похожи скорее на львов, чем на своих действительных родственников — крыс и мышей.

Одна мамаша медленно побрела к реке, ведя за собой вереницей шестерых малышей, и вся компания дружно погрузилась в прохладную воду. В реке капибар было, пожалуй, не меньше, чем на берегу; животные мирно наслаждались водными процедурами. Одни лениво лежали на воде, другие беспечно плавали взад-вперед. Пожилая самка, стоя по пояс в воде, задумчиво жевала листья лилий. Лишь один молодой самец действовал в воде быстро и целеустремленно. Мы наблюдали, как он пересекал реку, оставляя за собой веер разбегающихся волн, потом неожиданно нырнул и поплыл под водой. Теперь его путь обозначала серебристая дорожка воздушных пузырьков. Точно рассчитав дистанцию, он выскочил на поверхность резко, как пробка, как раз рядом со стройной самочкой, скромно плававшей у противоположного берега. Она тут же устремилась прочь, самец — за ней, и так, выставив над водой только коричневые головы, они плыли вдвоем вниз по реке, как лодки на параде. Самочка нырнула, пытаясь ускользнуть, но самец сделал то же самое, и, когда она снова показалась на поверхности, он был рядом. Флирт продолжался минут десять, любовная погоня шла то вниз по реке, то вверх. Преследование молодого самца отличалось и пылкостью, и сноровкой. В конце концов самочка уступила, и они соединились на мелководье под склонившейся ивой.

В то утро мы снимали капибар часа два, а в дальнейшем приходили сюда почти каждый день, чтобы полюбоваться редкостным зрелищем. Нигде во всем мире нет больше места, где бы капибары в таком множестве спокойно соседствовали с человеком.

А вот другой грызун, похожая на кролика вискача — некогда самое многочисленное дикое животное Аргентины — была теперь в Ита-Каабо чрезвычайной редкостью.

Семьдесят лет назад Хадсон писал, что можно неделю ехать по пампе и через каждые полторы мили встречать нору вискачи, а случается увидеть и целые колонии, не менее чем в сотню нор. Численность вискачи в свое время сильно возросла из-за того, что владельцы эстансий преследовали врагов этих зверьков — ягуаров и лисиц. Естественное равновесие было нарушено, вискачи стали размножаться без помех, и вскоре скотоводы осознали, что эта масса грызунов представляет серьезную угрозу их пастбищам. Вискаче была объявлена непримиримая война. От ручьев отводили воду и затопляли норы, а самые глубокие ходы заваливали камнями и землей. Оставшиеся там животные погибали от голода. По ночам люди сторожили разоренную нору, потому что вискачи ближайших колоний каким-то таинственным образом узнавали о несчастье своих соседей и, если им не препятствовали, приходили на помощь замурованным собратьям, расчищая ходы. Сегодня в пампе осталось совсем мало вискач. Дик мог бы без труда организовать их полное уничтожение в Ита-Каабо, но он сохранил одну колонию в дальнем углу эстансий. Как-то однажды, ближе к вечеру, он повез нас туда на грузовике.

Часа полтора мы ехали по разбитой грунтовой дороге, потом свернули в сторону и запрыгали по кочкам среди высокой колючей травы. Спустя некоторое время мы остановились метрах в двадцати от низкого земляного холма, лишенного всякой растительности. На его верхушке виднелось беспорядочное нагромождение камней, сухих веток и корней, а вдоль всего основания темнел ряд широких отверстий.

Груды камней на холме не были частью естественной россыпи, их сложили сами вискачи, ибо этим зверькам свойственна мания коллекционирования. Они не только стаскивают на верхушку своих жилищ камни и корни, которые им случается выкопать из нор, но и собирают все интересное в окрестностях колонии. Если пеон потеряет что-нибудь на просторах «кампа», он скорее всего обнаружит пропажу в не слишком аккуратном, но с любовью организованном музее вискачи.

Сами зверьки еще спали в недрах своего лабиринта. Наружу вискачи выходят только вечером и пасутся под прикрытием темноты.

Вечер дарил приятную прохладу. Легкий ветерок овевал лицо и шелестел в зарослях карагуаты. Из-за холма показались четыре нанду и медленно направились в нашу сторону. Подойдя к пятачку голой земли, они уселись, взъерошили пушистые крылья, опустили головы и побаловали себя пылевой ванной. Донеслись и замерли голоса куликов. Другие пернатые обитатели «кампа» парочками устроились у своих гнезд. Огромное багровое солнце медленно опускалось к ровной линии горизонта.

Хотя создатели кургана еще не появились, он вовсе не был пустынным. Две мелкие кроличьи совы в полосатых «жилетках» торчали столбиками на высоких камнях. Эти птицы вполне способны рыть собственные норы, но часто занимают отнорки в поселениях вискачи. Пирамиды из камней они используют как удобный наблюдательный пост, откуда хорошо видны окрестности и можно высмотреть добычу — грызунов или насекомых.

Пара сов, по-видимому, занимала нору на дальней от нас стороне холма и была весьма не безразлична к нашему присутствию. Птицы делали характерные движения туловищем, то приседая, то выпрямляясь, вертели головами и гневно хлопали ярко-желтыми глазами. Время от времени выдержка им изменяла, они взлетали и плавно скользили в воздухе к своим гнездам, но через несколько минут снова возвращались поглядеть на нас.

Жили здесь и другие пернатые. Несколько печников-землекопов бегали вокруг холма по коротко подстриженной скотом траве. Эти птички гнездятся в длинных узких норах, а так как в «кампе» подходящих мест мало, они обычно устраивают гнезда на склонах жилищ вискачи. Печники-землекопы, как и близкие их сородичи, птицы-печники, каждый год роют себе новые жилища, но старые норки не пустуют — их занимают ласточки, стремительные пируэты которых мы наблюдали у кургана. Поистине норки вискачи — средоточие жизни в этих местах.