Иэн Дуглас-Гамильтон - Жизнь среди слонов

Кроме этой относительной защиты сыграли важную роль некоторые природные факторы, которые восстановили благоприятные условия для жизни слонов, но они были характерны не для всех районов. Первым фактором оказалась эпидемия чумы крупного рогатого скота, которая разразилась в Африке в последнее десятилетие XIX века. Бесчисленные трупы животных — антилоп гну, буйволов, водяных козлов и других антилоп — усеяли равнины; гиены, грифы и прочие падальщики не справлялись со своей ролью санитаров. Для племен, которые жили разведением скота, таких, как масаи, чума обернулась подлинной катастрофой. Вся их жизнь покоилась на скотоводстве, а 90 % скота погибло. Голод, оспа и племенные войны привели к сокращению численности масаев, которые покинули свои пастбища.

Все это имело громадные экологические последствия. Пастухи перестали ежегодно выжигать траву, чтобы препятствовать распространению кустарника па пастбищах, и там вскоре выросли кусты и молодые деревца — идеальная среда обитания для слонов. Эта новая среда помогла и распространению мухи цеце, переносчика наганы, смертельной болезни домашнего скота. Поэтому большая часть населения, занимавшаяся скотоводством, ушла с огромных территорий, где жила раньше. И даже сегодня на большей части Танзании по этим причинам запрещено разведение скота.

В других районах, в частности в Уганде, муха цеце оказалась переносчиком еще более страшного заболевания — сонной болезни, которая поражала и людей. В начале XX века колониальные власти решали эту проблему однозначно: переводили население в районы, где не было мухи цеце. Поэтому огромные территории оказались в распоряжении слонов, в частности будущий национальный парк Кабалега и его окрестности.

Там, откуда болезнь изгнала человека, где население резко сократилось или же где строго выполнялись охотничьи правила, преследование слонов прекратилось, и жизнь их стала привольной. В подобных условиях почти неизбежен рост популяций животных, и можно предположить, что впервые за многие века слонов в Африке рождалось больше, чем умирало, хотя документы той эпохи не содержат никаких цифр на этот счет. В принципе прирост популяций слонов в хороших условиях составляет 4–5 % в год, что примерно соответствует росту населения в момент демографического взрыва.

В более населенных районах, где правила охоты соблюдались не столь строго, количество слонов, по-видимому, продолжало уменьшаться. Конец рабства, прекращение племенных войн и современная медицина привели к росту населения, и эта тенденция сохраняется до наших дней. В 60-х годах численность вамбулу, селившихся над парком, росло со скоростью 4,5 % в год.

И вот мы оказались свидетелями завершающей фазы истории слонов, фазы, характерной для всей Африки. Микромир Маньяры прекрасно отражает ее: скопление слонов на все более и более уменьшающихся территориях. Тот факт, что слоны умеют определять безопасное убежище, несомненно, способствует их концентрации в национальных парках и резерватах.

Одна из важнейших особенностей слона — умение передавать накопленный опыт последующим поколениям. За свою долгую жизнь матриарх накапливает ценнейший опыт. К примеру, годовалый Н'Думе научился бояться моего «лендровера», имитируя осторожную реакцию своей матери. Он больше ни разу не повторил той агрессивной атаки, когда добежал почти до самого колеса машины.

Сестры Торон, оказавшиеся, по-видимому, жертвами массового истребления слонов в середине 50-х годов в южной части парка, научили своих детей враждебной реакции на присутствие человека. Так устанавливаются «традиции» внутри семейной группы.

В южноафриканском национальном парке Аддо наблюдается еще один пример передачи традиций. В 1919 году по требованию местных владельцев цитрусовых плантаций была сделана попытка уничтожить небольшую популяцию из 140 слонов. Операцию поручили некоему Преторию, довольно известному охотнику. В отличие от бригад Иэна Паркера, использующих полуавтоматическое скорострельное оружие, Преторий убивал слонов по одному. И каждый раз были свидетели, которые слышали выстрел и видели, как мертвый или смертельно раненный собрат падал на землю.

Вскоре такая травмирующая ситуация стала ассоциироваться с запахом человека, с его присутствием, и оставшиеся в живых слоны запомнили урок. Через год осталось примерно 16–30 животных, и казалось, последнее усилие наконец освободит фермеров от врага. Но слоны стали исключительно осторожными и перестали покидать густейшие уголки леса до наступления глубокой ночи. Несколько раз охотник решался преследовать их, но тут же сам превращался в дичь и оставался в живых лишь благодаря проворности своих ног. Преторий признал себя побежденным, а в 1930 году для слонов Аддо создали резерват — 4000 гектаров заросших кустарником холмов.

Поведение слонов мало изменилось, хотя их владения окружили изгородью, а самих животных оставили в покое. И сегодня они ведут в основном ночной образ жизни и с яростью реагируют на присутствие людей. Их считают одними из самых опасных слонов Африки. Вряд ли живы те, в кого стреляли в 1919 году; они передали свое защитное поведение по наследству ныне взрослым слонам и даже слонятам третьего и четвертого поколений, на которых никогда люди не нападали.

Создается впечатление, что у слонов эволюция реакции бегства и защиты зависит от двух факторов — генетической селекции, вызванной крупными кошками и другими хищниками первобытных времен, и индивидуального обучения на основе передающегося из поколения в поколение опыта.

Передача опыта, конечно, более быстрый способ адаптации поведения, чем генетическая селекция, особенно у животных с медленным циклом размножения. Интересно отметить, что в Маньяре жили и совершенно дикие семейные группы, как сестры Торон, и группы, которые легко приручались, ибо поняли, что оказались под защитой, когда весь берег озера стал парком. В сообществе Боадицеи наблюдались обе эти формы поведения.

У Боадицеи, конечно, сохранились горькие воспоминания о той эпохе, когда на западном берегу озера была разрешена охота. Она выражала свои чувства атаками на машины с туристами, хотя никогда и не доводила их до конца; другие же животные, несмотря на ее поведение, часто оставались равнодушными, словно ничего не происходило.

Самую большую терпимость к человеку проявляла Вирго. Она была смела и независима, но приручилась очень быстро. Я даже нашел в себе мужество идти рядом с ней, когда следовал за группой Боадицеи, но прежде удостоверился, что матриарха поблизости нет. Вначале Вирго проявляла агрессивность, она трясла головой или делала несколько угрожающих шагов в мою сторону, но каждый раз характерные помахивания хвостом или хоботом извещали меня о ее намерениях за несколько секунд до перехода к решительным действиям. Она явно испытывала сильное любопытство, а ее беспокойство выражалось в угрозах. Постепенно и она и я признали друг друга безобидными существами. Она неподвижно стояла и рассматривала меня и даже с любопытством протягивала мне хобот. Как приятно видеть дикого слона, привыкшего к присутствию существа, которого глава семейства считает смертельным врагом.