Паулина Киднер - Мой тайный мир

Вздохнув с облегчением, что детеныши наконец-то навсегда покинут кухню, мы отгородили для них часть рукотворного гнезда бок о бок с Блюбелл и ее подружками. Пока пусть обе компашки привыкают, глядя друг на друга через проволоку, а то подерутся еще.

Когда мы переселяли барсучат из кухни в гнездо, то решили взвесить их, чтобы посмотреть, как они растут. А для этого, естественно, пришлось взять их на руки. И тут мы сообразили, что хотя они жили с нами в одном доме, у них до сих пор не было контакта с людьми (кроме, естественно, кормлений) — в этом просто не было необходимости. Жили в кухне, могли выбегать в сад; конечно, видели созданий на двух длинных ногах, которые кладут им пищу да еще расхаживают и шумят, но общались-то по преимуществу между собой. Только те, которых я кормила из бутылочки — Кэткин, Акорн и Соррел, — более-менее спокойно отнеслись к переезду на другую квартиру, остальные же до того испугались общения с людьми, что наложили на пол и вели себя как последние дикари, кто-то даже прокусил мне палец сквозь ноготь. А что? Не того ли я хотела — чтобы подрастали самостоятельно, при минимуме контакта с нами.

Две недели спустя мы решили, что шестерых барсучат и трех взрослых самок можно объединить — и ничего, прекрасно ужились друг с другом! Я пока еще держала их взаперти — пусть хорошенько освоятся с новым жилищем, но Блюбелл выпускала.

В это же время я стала замечать в ее поведении некие странности. Она сделалась более спокойной, чем прежде, все чаще забиралась ко мне на колени и клала морду на плечо — ей доставляло удовольствие так сидеть. Может быть, ей было неуютно в компании стольких барсучат в одном гнезде? Так нет же, она всякий раз, едва вернувшись, отправлялась по коридорам и «палатам» искать их.

Обычно дела шли так: я выпускала ее из гнезда, она сперва бегала по дому, обнюхивая все вокруг, а затем уходила в сад и в поля охотиться. Вечером, когда спускалась тьма, я приносила в гнездо еду для барсуков и подзывала ее издалека. Обычно я не успевала дойти до гнезда, как она бросалась мне навстречу и терлась о мои ноги. Я заметила, что она стала тяжело дышать, но мы по-прежнему делили радость от теплых вечеров, наполненных благоуханием цветов и трав. Она по-прежнему не страдала отсутствием аппетита и даже, по-видимому, съедала больше, чем прежде. Вообще мы клади в гнездо много пищи, чтобы быть уверенными, что взрослые насытятся и оставят сколько нужно на долю маленьких.

В это время ко мне приехала супружеская пара из Бельгии; они попросили разрешения сделать несколько снимков для журнала, поскольку писали статью о барсуках, которые приходят к людям в дом. Йоханн и Сантана провели у нас несколько вечеров подряд и сделали массу премилых снимков Блюбелл. Но вот в один прекрасный вечер, к моему изумлению, как только Йоханн сел на ступеньку, Блюбелл подошла к нему и укусила. Такое поведение для меня было в новинку — она никогда никого не кусала, даже имея детенышей. Было похоже, что она хочет находиться только со мной и не желает ничьего присутствия.

Хотя больше никаких симптомов беды не наблюдалось, я печенкой чувствовала, что она ведет себя как-то не так. На следующий же день я позвонила нашему домашнему доктору Стюарту.

— Вполне возможно, это просто перемены в личности, ответил тот, — Так, говоришь, она не страдает отсутствием аппетита? Что же тебя тогда настораживает?

— Сама не знаю, — ответила я, нахмурив брови, — но сердцем чувствую, что-то тут неладно. Она вдруг полюбила сидеть у меня на коленях, положив морду на плечо, — такого я ней раньше не замечала. А еще ее постоянно тянет к сливочному крему.

— Похоже, дело и в самом деле серьезное, — в шутку сказал он, но тем не менее почувствовал, что я сильно озабочена. — Пожалуй, мне и в самом деле стоит приехать взглянуть на нее. Возьму-ка я ее на рентген, окей?

Это был серьезный шаг. Блюбелл никогда не ездила в машине, ее даже никогда не сажали в ящик для перевозки. Но это единственный вариант, подумала я. Было бессмысленно звать кого-то на помощь, ибо это вызвало бы у нее еще большие подозрения. Я просто открыла дверь рукотворного гнезда и стала ждать. Как всегда, она выскочила наружу и потерлась о меня, делая на мне свою отметку; я тут же подхватила ее на руки, сунула в ящик и заперла, прежде чем она успела выскочить. Я чувствовала себя так, будто предала ее. Поставив клетку с драгоценным грузом на сиденье, я на полном газу помчалась к ветеринару.

Стюарт уже дожидался меня.

— Привет, Блюбелл, — сказал он и взял у меня из рук ящик, — Ну что ж, сегодняшний день ты проведешь со мной! — Глянув на меня, он сказал: — Я позвоню попозже. Не волнуйся, я уверен, все будет хорошо!

— Делай что хочешь, — сказала я милому айболиту, — и не бойся! Она не опаснее, чем любой ручной барсук.

Я знала — что бы он ни стал делать, Блюбелл непременно воспримет это как чуждое. Я и представления не имела, как: она на это отреагирует. Конечно, она была в талантливых у руках, и это меня в какой-то мере успокаивало, но все равно я чувствовала, что новости будут недобрые.

Когда Стюарт позвонил мне вечером, по первым же ноткам; я поняла, что не ошиблась.

— Боюсь, дело худо, Паулина, — мягко сказал Стюарт. — У нее тяжелая легочная инфекция, ей трудно дышать. Больше всего опасаюсь, как бы это не оказался туберкулез, я послал мазки на анализ. Может, я сгущаю краски, но ситуация все равно сложная. Если бы ты помедлила с приездом еще три-четыре дня, ее уже не было бы в живых.

У меня сделались спазмы в горле. Я подняла глаза к потолку, отчаянно сдерживаясь, чтобы не заплакать, но все же спросила, что делать дальше.

— Полагаю, с тобой ей будет веселее, — сказал Стюарт, — но посади ее в загон-«лечебницу» — там тебе легче будет наблюдать за ней. Запомни: по одному уколу в область шеи в течение семи дней. Справишься?

— Да, конечно, — ответила я. — Справлюсь.

— Нам остается дожидаться результатов анализа. Если это чахотка, антибиотик тут не поможет. Боюсь, Паулина, ты была права — ей очень плохо.

Я немедленно полетела к Стюарту и забрала Блюбелл домой. Она придирчиво обнюхала загон-«лечебницу», хотя один раз в жизни ей довелось там побывать… Нет, не в качестве пациентки. Просто я как-то наводила там порядок, и она зашла ко мне поиграть! Я постелила ей большое одеяло и зажгла лампу для тепла. Тут я имела неосторожность сесть на пол, а она влезла ко мне на колени… Зарывшись лицом в ее шкуру, я дала волю слезам.

Только позже я сообразила, как долго тут сижу, — Дерек небось голову потерял, куда же я могла запропаститься. Я аккуратно положила барсучиху на одеяло и пошла прочь из загона. Думая, что ей тоже надо выйти, Блюбелл устремилась за мной. Я едва успела защелкнуть перед ее носом дверь.