Джон Мак-Киннон - По следам рыжей обезьяны

Вторую половину дня я провел, пытаясь сфотографировать в глубокой заводи пару весьма осмотрительных крокодилов, но единственное, что мне удалось увидеть, — это их глаза и ноздри. Под вечер мы сплавились по течению к громадной слоновьей туше и запаслись несколькими большими кусками мяса, которое весьма кстати пополнило наши припасы. Поздно вечером мы сидели вокруг костра в лагере, поглощая далеко не традиционное для рождественского обеда блюдо. Мясо было поразительно нежное, и Бахат уверял, что слоновье мясо всегда легко продать, потому что никто не может отличить его от оленины.

За эти несколько месяцев я отведал мясо многих необычных животных — как приятных, так и малоприятных. Мясо дикобразов было отличным на вкус, отменно вкусным было и мясо черных древесных ящериц-варанов, обитавших в лесу. А громадных водяных варанов приходилось тушить по нескольку часов, настолько жесткое было у них мясо. Мы частенько лакомились сухопутными или речными черепахами и лягушками. У обезьян тонкотелов, которых ловили наши собаки, мясо было вполне сносное, но желтый жир несколько портил мне аппетит, а однажды я страшно перепугался, увидев в котле целую голову. Но я думаю, что самым изысканным деликатесом были яйца большой речной мягкотелой черепахи, которые мы выкапывали из прибрежного песка. Я держал кладку таких яиц у себя в доме, и в свой срок из яиц вылупилось сорок крохотных черепашек. Несколько часов подряд я экспериментировал, выясняя, как они находят дорогу обратно к реке, и у них это получалось безошибочно. Они двигались по уклону берега вниз, а в случае сомнения направлялись в сторону светлого участка неба и каждый раз довольно скоро оказывались в воде. Шереван просто влюбилась в этих черепашек и с нежностью прижимала их к груди. Мы поселили их всех в большом бочонке с водой, и Шереван на ночь брала и бочонок, и всех его сорок обитателей с собой в постель, пока Бахат не пресек это самым решительным образом. Когда подросшим черепашкам стало тесно в общем домике, мы выпустили всех в реку, и их приемная мать с грустным видом следила, как ее любимцы опустились вниз, к топкому дну, закопались в ил и навсегда скрылись от нас.

Шереван оказалась страстной огородницей, и у нас вскоре стало вдоволь кукурузы, батата, жгучего перца и огурцов. Вдобавок она захватила с собой из кампонга славную пару — петушка и курочку. Петух кричал всю ночь напролет с интервалами в три часа, и я чувствовал, что начинаю его люто ненавидеть. Других петухов поблизости не было, и перекликаться было не с кем, зато орел, гнездившийся на том берегу реки, вступил в странную связь с нашим глупым крикуном и в ответ на его кукареканье нес какую-то протестующую невнятицу. В один прекрасный день нашего петуха не могли дозваться, не пришел он и на другой день; мы уже считали его пропавшим без вести. Однако на третье утро нас разбудило кукареканье, доносившееся с противоположного берега. Целых два дня мы ловили бедолагу, который совершенно одичал, и, когда он наконец оказался в наших руках, весь потрепанный и побитый, в его хвосте недоставало множества блестящих перьев. Летать он не умел, и мы так и не узнали, как он переправился через реку, но я до сих пор подозреваю, что орел, его приятель, приложил лапу к этому делу. Невзирая на эти злоключения, петух очень серьезно относился к своим семейным обязанностям, и вскоре его супруга отложила несколько кладок яиц, из которых вылупились чирикающие комочки пуха. Но стоило только появиться на свет очередной стайке цыплят, как их ряды начинали неуклонно редеть: сначала исчезали белые цыплята, а следом за ними бурые — это змеи и вараны брали свою дань. В конце концов, отчаявшись, Шереван собрала всех уцелевших кур и цыплят и отвезла их домой в деревню, после этого мы снова спали мирно спать по ночам.

Бахат никогда не пил чай с сахаром, но обожал мед диких пчел. Каждый раз, перед тем как отправиться на сбор меда, он целую неделю вел лихорадочную подготовку. Обнаружив дерево, с которого свисали пчелиные соты, Бахат начинал собирать длинные плети ротановой пальмы, из которых обычно плетут кресла и корзины. Для экспедиции за медом требовалось триста футов ротана — из них сплетали крепкий канат, чтобы привязывать большую банку для сбора меда. Вдобавок нужно было приготовить сотни две бамбуковых колышков, а чтобы выстругать и заострить каждый колышек, требовалось несколько минут. Нужны были также крепкий молоток из железного дерева, несметное количество веревочек из крепких волокон лианы, тридцать острых кольев и растрепанная на мелкие волокна и связанная в пучок лиана — для дымокура. Нередко Бахат даже строил на месте проведения операции специальный маленький домик в честь этого великого события.

Мы все были готовы к нашей первой экспедиции за медом. Пингас и слепой Дайнал скатали на берегу ротановый канат, а Бахат и Шингит навьючили на себя бамбуковые колышки, банки для меда и прочее снаряжение. Мы оставили собак в лагере и переправились через реку возле устья Малой Боле. Через двадцать минут быстрого хода по тропе, которую Бахат вырубил специально для этого случая, мы оказались у подножия громадного дерева менгарис, верхушка которого была футах в двухстах тридцати от земли. На месте нас ждали небольшая хижина и заранее подготовленные шесты, и Бахат с Дайналом сразу же принялись за сооружение лестницы. Пингас и Шингит расчистили площадку возле дерева, чтобы мы могли свободно передвигаться и принимать спущенные сверху банки с медом, даже если нас застанет ночь. Высоко над нашими головами свисали восемь прикрепленных к ветвям громадных сотов, из-за которых и разгорелась вся эта кипучая деятельность.

Бахат построил вокруг основания дерева крепкий помост, и началось медленное сооружение лестницы. Слепой Дайнал ощупью находил на стволе место для опоры и, размахивая молотком из железного дерева, загонял в ствол бамбуковый колышек. Углубив его всего на два дюйма, Дайнал брал вертикальный шест и накрепко привязывал его к колышку (лиановыми волокнами. Затем он взбирался на одну ступеньку и повторял все сызнова. Это было наводящее ужас зрелище — слепой человек на середине гладкого ствола, невозмутимо заколачивающий колышки и связывающий лестницу. Когда он добирался до конца длинного шеста, ему снизу подавали следующий, который он прикреплял к предыдущему и снова привязывал к маленьким колышкам. Эти колышки прикреплялись с интервалами в три фута, но сами по себе они не выдерживали веса человека. Только вся конструкция в целом — все шесты и все колышки, на которых они держались, обеспечивала надежную опору, и карабкающийся вверх человек должен был держаться за шесты, а не за колья, чтобы все сооружение не отделилось от дерева и не свалилось вниз. Я подумал о том, чувствует ли Дайнал, какая жуткая; пропасть разверзается под ним, и решил, что в этом случае слепота даже кстати. Взобравшись примерно на сто футов, Дайнал спустился, и Бахат продолжил эту страшноватую работу. Наконец он добрался до нижних ветвей громадного дерева и тоже спустился вниз передохнуть.