Джеральд Даррелл - Птицы, звери и родственники

В саду позади кухни находился большой колодец глубиною примерно в полсотни футов; вглубь к водоносному слою шла толстая железная труба. По тому, как резонировал голос Дональда, мы совершенно уверились в правильности догадки Лесли. Захватив фонарь, мы поспешили к краю колодца и, расположившись по кругу, стали вглядываться в его темную глубину. Там, на глубине примерно двадцати пяти футов, и находился Дональд; крепко обхватив трубу руками и ногами, он смотрел на нас.

— Ау, — застенчиво сказал он.

— Дональд, какого черта, брось дурить, — разъярился Ларри. — Вылезай сейчас же! Если упадешь в воду, утонешь! Не то чтобы меня это больно волновало, просто испортишь нам воду в колодце.

— Не испорчу, — сказал Дональд.

— Дональд! — воззвал Макс. — Мы ждать тебья! Вылезай! Там же холедно! Вылезай — попьем чайку с муттер и поговорим о твоей книга.

— Вы настаиваете? — спросил Дональд.

— Да, да, да, еще как настаиваем! — нетерпеливо сказал Ларри.

Дональд медленно и мучительно карабкался по трубе, а мы следили за каждым его движением затаив дыхание. Когда он оказался в пределах досягаемости, Макс и все члены нашей семьи нагнулись, дружно ухватили его за разные части тела и благополучно вытащили наружу. После чего мы сопроводили гостей в дом и поили горячим чаем, пока они хоть с виду не протрезвели, насколько это возможно после бессонной ночи.

— Пожалуй, теперь вам лучше поехать домой, — твердо сказал Ларри. — Завтра встретимся в городе.

Пошли провожать гостей на веранду. Повозка была на месте. Лошадь в оглоблях понуро свесила голову. Вот только возницы и след простыл.

— У них был извозчик? — спросил меня Ларри.

Я искренне признался, что был так очарован светом канделябров, что не обратил внимания, есть у них кучер или нет.

— Я буду за кучера, — сказал Макс. — А Дональд мне запоет.

Дональд осторожно расположился на задней скамейке и взял канделябры, Макс сел на козлы. Он хлестнул кнутом, как заправский кучер, и лошадь, выйдя из коматозного состояния, вздохнула и повезла повозку.

— Покойной ночи! — крикнул Макс, взмахнув кнутом.

Мы проводили их взглядом, пока они не скрылись из виду за оливами, затем вернулись в дом и, вздохнув с облегчением, закрыли входную дверь.

— Право, Ларри, нельзя же приглашать гостей в такую пору, — сказала мама.

— Да я вовсе не приглашал их в такую пору, — раздраженно сказал Ларри. — Сами пришли. Я просто сказал им: приходите, выпьем.

В этот момент кто-то забарабанил кулаками во входную дверь.

— Ну, я пойду, — сказала мама и живехонько взбежала вверх по лестнице.

Ларри отворил дверь. На пороге с растерянным видом стоял возница.

— Где мой каррокино? — заорал он.

— А сам-то ты где был? — парировал Лари. — Кириос сами поехали.

— Так они украли мой каррокино? — вскричал кучер.

— Разумеется, они его не крали, балбес! — сказал Ларри, окончательно выведенный из терпения. — Им нужно было в город, а где ты шлялся, неизвестно. Вот они и укатили. Беги быстрей, может, еще догонишь.

Моля о помощи святого Спиридона, бедняга кучер со всех ног бросился сквозь оливковую рощу и помчался по дороге.

Не желая упускать заключительную сцену разразившейся драмы, я тут же побежал на наблюдательный пункт, откуда открывался прекрасный вид и на поворот к нашей вилле, и на дорогу, ведущую в город. Повозка как раз прошла поворот и бойко катила по направлению к городу. Дональд и Макс распевали счастливыми голосами. В этот момент кучер выскочил из оливковой рощи и, выкрикивая проклятия, бросился за ними в погоню.

Пораженный, Макс взглянул через плечо.

— Фолки, Дональд! Держись крьепче! — заорал Макс и принялся безжалостно охаживать кнутом несчастную клячу, и та со страху перешла в галоп. Впрочем, галопом такой бег называется только у лошадей Корфу — как ни старалась бедная животина, преследователь неотступно бежал в десяти шагах позади повозки, изрыгая проклятия и чуть не плача от ярости. Макс, вознамерившись любой ценой спасти товарища, все яростнее нахлестывал кобылку, а Дональд, свесившись за задний борт, время от времени кричал: «Ба-бах!» Наконец вся кавалькада скрылась из виду.

На следующее утро за завтраком все мы чувствовали себя слегка заезженными. Мама суровым тоном читала Ларри нотацию относительно тех, кто является за выпивкой в два часа ночи. Как раз в этот момент подкатила машина Спиро, и вот он уже вразвалочку восходит к нам на веранду, неся в руках огромный пакет, завернутый в коричневую оберточную бумагу.

— Это вам, миссисы Дарреллы, — сказал он.

— Мне? — молвила мама, надевая очки. — Что бы это могло быть?

Она осторожно развернула обертку. Там внутри сияла словно радуга огромная коробка шоколадных конфет — самая большая, какую я когда-либо видел за всю свою жизнь. К ней была пришпилена белая карточка, на которой красовалась надпись, выведенная явно трясущейся рукой:

«УМОЛЯЕМ, ИЗВИНИТЕ НАС ЗА ВЧЕРАШНЮЮ НОЧЬ.»

Дональд и Макс.

Наступила зима. В воздухе стоял запах дыма — это сжигали оливковые сучья. Ветер хлопал и скрипел ставнями, гонял по темному, нахмуренному небу стаи птиц и опавшие листья. Бурые горы на материке уже надвинули лохматые снеговые шапки; дождь заполнял размытые скалистые долины бушующими пенистыми потоками, которые мчались к морю, унося с собою грязь и обломки. Достигнув моря, они растекались по палубой воде словно желтые вены, усеивая поверхность луковицами морского лука, бревнами и причудливо изогнутыми ветвями, мертвыми жуками и бабочками, пучками бурой травы и обломками камыша. Прорвавшись из-за убеленных вершин Албанских гор, на нас налетали бури, то осыпая тучами белых хлопьев, то окатывая струями пронизывающего до костей ливня, побеги молний расцветали и угасали, будто желтые листья папоротника.

Как раз в начале зимы я получил письмо.

«Дорогой Джеральд Даррелл,

Наш общий друг д-р Стефанидес рассказывал, что Вы страстный любитель природы и у Вас дома содержится множество всяких зверюшек. А посему я подумала: а не захотите ли Вы еще и белую сову, которую мои работники нашли при разборке старого сарая? К сожалению, у нее сломано крыло, но в остальном она чувствует себя превосходно и аппетит у нее отличный.

Если Вас это заинтересовало, я буду ждать Вас в пятницу к ленчу — лучше всего между четвертью первого и часом пополудни. Возможно, Вы будете столь добры, что сообщите, как Вы на это смотрите.

Искренне Ваша Графиня Мавродаки».

Это письмо взволновало меня по двум причинам. Во-первых, мне всегда хотелось иметь сипуху, а эта сова, судя по всему, таковою и являлась; а во-вторых, все общество Корфу годами доискивалось знакомства с графиней, но все напрасно: она предпочитала жить отшельницей. Обладая несметным состоянием, она жила в обширной венецианской вилле в глубине острова, не общаясь ни с кем, кроме работников, обслуживавших ее огромные поместья. Теодор был вхож к ней только потому, что консультировал ее как врач. Ходили слухи, что у графини большая ценная библиотека, и потому Ларри набивался на приглашение на виллу, но тоже безуспешно.