Дафни Шелдрик - Сироты Цаво

Несмотря на огромное старание, которое Грегори вкладывал в свое строительство, его архитектурные способности могли вогнать в краску любую уважающую себя птицу-ткача. Однажды мы решили показать ему, как это делается. Дэвид забрал старое гнездо ткача из брошенной птицами колонии и принес его домой. Мы стали вешать его на дерево на лужайке. Грегори в это время прямо выходил из себя от возбуждения. Он так и крутился вокруг, кудахтая от радости, и мы были уверены, что наш ткач наверняка чему-нибудь научится. Но, увы! Скоро стало очевидным, что его воображение было воспламенено не конструктивными особенностями гнезда, а материалом, из которого оно было сделано. Грегори затратил массу времени на то, чтобы разобрать гнездо. С увлечением выдергивая из него колючки и веточки, он впихивал их… в свои собственные архитектурные шедевры.

Нам так и не удалось научить Грегори вести себя прилично в комнатах, поэтому мне постоянно приходилось ходить по дому с тряпкой и совком, убирая его «поцелуи», как мы называли помет, который он повсюду оставлял.

За первые недели своего пребывания в Вои Грегори получил несколько серьезных уроков в школе жизни: дважды за ним гнался ястреб, и только скорость, с которой ткачик нырнул в кусты, спасла ему жизнь. Когда я подошла, чтобы забрать его, ткач весь дрожал; обычная беззаботность вернулась к нему очень нескоро. Умудренный опытом, он стал внимательно прислушиваться к тем сигналам тревоги, которые подавали дикие птицы, и при первых их звуках немедленно прятался в доме или в самых густых кустах.

Прожив несколько месяцев дома, Грегори начал проявлять непонятное беспокойство перед сном. Выглядело это странно, но складывалось такое впечатление, что его собственная клетка уже не казалась ему достаточно удобной для ночлега. Несколько раз он ночевал на абажуре в комнате у Джилл, после чего перебрался в мою кладовку, но ни то ни другое его так и не устроило. Мы соорудили ткачу насест в углу комнаты, но он даже не удостоил его своим вниманием.

И вот однажды вечером мы нигде не могли его найти. Я обошла весь дом, ходила в контору, звала и звала Грегори, но мои призывы так и остались без ответа.

Первый раз Грегори не вернулся домой, и я провела очень тяжелую ночь, представляя себе самое страшное, что могло с ним случиться. Как только забрезжил рассвет, я распахнула окно и позвала ткача. К моему огромному облегчению, я услышала ответное чириканье, раздавшееся с дерева напротив, и сразу же вслед за ним влетел в окно Грегори. Выглядел он, правда, несколько взъерошенным, но зато был цел и невредим.

Когда Грегори сел мне на руку, я пробормотала все те глупые и нежные слова, которые помнила. Ткач уставился на меня своими маленькими черными глазами, обдумал все, что я ему сказала, и ответил громким хриплым кудахтаньем, показавшимся мне в этот момент прекраснейшей музыкой.

Вечером, в надежде узнать, где он устроился на ночь, мы не спускали с ткача глаз. Когда наступили сумерки и Грегори вылетел из окна, вслед за ним выскочили мы с Дэвидом. К нашему удивлению, он уселся на траву за кухней, а потом просто исчез с глаз. Мы были в полном недоумении, по решили подождать еще, до полной темноты, чтобы быть вполне уверенными, что он не переменит место. Час спустя мы нашли ткача сидящим на земле под спутанным клубком травы и крепко-крепко спящим! Легкая и лакомая добыча для змеи, виверры и вообще кого угодно. Мы осторожно подняли Грегори и посадили его в собственную клетку, где ткач устроился очень хорошо и без всяких возражений. После этого вечера отход ко сну стал для Грегори обычным ритуалом, и, хотя он категорически отказывался сам залетать к себе в клетку на ночь, ткачу чрезвычайно нравилось, когда с наступлением темноты его, как ребенка, укладывали туда спать.

Я так и не смогла понять, почему он вел себя так эксцентрично, предпочитая сидеть на земле, а не на дереве, как это делают все остальные ткачи, — но ведь Грегори и не был обыкновенной птицей.

Грегори всегда безукоризненно соблюдал режим рабочего дня и требовал, чтобы именно он был центральной фигурой, какие бы события ни происходили. Строя гнездо на бетономешалке, ткач азартно пищал, причем настолько громко, чтобы все его слышали. Время от времени он имел обыкновение нырять в открытую дверь мастерской за стружками. Всякий шум приводил его в восторг, и, когда мы начали строить у центрального въезда новую линию домов для объездчиков (довольно далеко от нашего дома), Грегори каждый день летал туда с явной целью убедиться, что на стройке все в порядке. У конторы он появлялся всегда ровно в семь утра, к выезду грузовика, развозившего рабочих-африканцев, усаживался на кабину и так ехал, взмахивая для сохранения равновесия крыльями, к великой потехе всех, кто за ним наблюдал. Если по какой-то причине Грегори запаздывал, то он летел к главному въезду и перехватывал грузовик там.

К перерыву на ленч Грегори, измученный и покрытый смазочным маслом, возвращался на грузовике, но как только часы били два, он вылетал в окно, чтобы не пропустить обед. Он был настолько занят, что я начала беспокоиться: ведь у ткача совершенно не оставалось времени для охоты за кузнечиками — его собственной пищей! Я знала, что он голоден, и стала снова наполнять консервную банку Грегори кузнечиками, оставляя ее на веранде, чтобы он всегда мог закусить.

Величайшее очарование Грегори состояло в полном отсутствии комплекса неполноценности. Он считал себя главнее всех птиц и равным всем другим существам и, кроме того, не терпел, когда над ним смеялись. Если в дом приходил кто-нибудь незнакомый, Грегори обязательно появлялся, чтобы осмотреть его. Становясь против гостя, он задирал голову и с чувством превосходства глядел на него. Если же, как это часто случалось, гость начинал над ним смеяться, Грегори издавал гневный писк и взлетал ему на голову. По всей видимости, Грегори считал, что именно таким образом он может доказать, кто здесь главнее. Чем отчаяннее гость старался стряхнуть его с головы, тем упорнее Грегори стремился остаться там. Наказывая насмешника, он добавлял еще «поцелуй», что было довольно неприятно, особенно в тех случаях, когда прическа оказывалась уж очень сложной.

Как раз в это время мы решили восстановить в парке поголовье леопардов, пополняя его отловленными в заселенных областях (дело в том, что браконьеры особенно интенсивно охотились именно на леопардов, и их у нас осталось совсем немного). Пойманных животных сажали в деревянную клетку и в сопровождении вооруженного охранника отправляли к нам.

Я обычно ходила посмотреть, как этих необычайно красивых зверей выпускают на свободу. Некоторые случаи были довольно впечатляющими. Так, однажды в благодарность за то, что его выпустили из клетки, леопард бросился на кабину грузовика, в котором мы сидели, и, яростно рыча, начал бить по стеклам и царапать их когтями. Стекла были, конечно, подняты, и мы находились в безопасности, но ощущение оказалось не из самых приятных.