Евгений Вишневский - Приезжайте к нам на Колыму! Записки бродячего повара: Книга первая

Ничего необыкновенного я конечно же не увидел. Ходят по поселку молодые разбитные бабенки и время от времени отпускают скабрезные шуточки. Вот и все.

Вечером всем отрядом ходили в районный Дом культуры смотреть кино. Чтобы в зал не проник безбилетник, билетерша заперла дверь на ключ и, видимо, ушла домой. Страшно и смешно. Фильм оказался очень плох, и уже минут через двадцать народ потянулся к выходу. Зрители (а было их всего человек десять — пятнадцать) бродили в темноте по залу в поисках выхода, затем начали барабанить во все двери. Спустя примерно полчаса двери отперла сердитая билетерша:

— Ну, чего вам?

— Домой хотим.

— Так фильм-то еще не кончился.

— Смотрите его сами.

Всему на свете приходит конец. Пришел он и плохой погоде: нынче с утра полное солнце, на небе ни тучки, настроение у всех сразу поднялось, и мы отправляемся в поход. Вообще, наша экспедиция сугубо рекогносцировочная: наша задача - осмотреть как можно больше мест на южных Курилах с тем, чтобы Володя к будущему году смог выбрать себе участок для более детальной проработки.

До вулкана Менделеева (тут его конечно же зовут просто стариком Менделем) доедем на машине. У подножия вулкана аэропорт и военная часть, поэтому туда есть дорога. Вначале едем берегом океана вдоль по отливной полосе. Большие сердитые волны накатываются на берег (вчерашний шторм здорово раскачал океан, и морская стихия, несмотря на нынешнее полное безветрие, все никак не может успокоиться), а из воды торчат полузатопленные ржавые коробки бывших судов. На этих искусственных островках сидят грязно-белые птицы — глупыши. Они прозваны так за предельную неразборчивость в еде. Шофер выжимает из старенького автобуса все его силы: вот-вот должен начаться прилив. Но тут дорога круто поворачивает вверх, в сопки, и на пути нашего автобуса совершенно неожиданно возникает полосатый шлагбаум. Остановились, ждем, шофер нетерпеливо сигналит, но нигде никаких признаков жизни незаметно. Наконец минут через пять из-за деревьев возникает седой как лунь старик с двумя белыми кирпичами в руках, но идет он отнюдь не к шлагбауму, а в противоположную сторону, к своему дому. Поравнявшись с нашим автобусом, старик проворчал себе под нос так, чтобы слышали все пассажиры:

— Вот и ездиют, ездиют, а зачем ездиют?.. Ни покою, ни отдыху...

Терпеливо ждем. Молоденький лейтенант с погонами связиста поясняет мне:

— Это ничего, ничего. Он побухтит-побухтит и откроет. Скучно ему: один тут живет...

Словно услышав лейтенанта, старик положил кирпичи на землю, вернулся к шлагбауму и открыл его. Шофер весело матюгнулся, выжал сцепление, да так, что наш старенький автобус будто подпрыгнул на всех своих четырех колесах, и мы полезли вверх на сопку. Для чего поставили посреди дороги этот шлагбаум? Неужели специально для развлечения одинокого старика?

В автобусе вместе с нами едут в отпуск четверо ребят. Один в Москву, другой на Украину, третий в Молдавию, а четвертый и вовсе — в Мордовию. Степенно рассуждают о свойствах самогона сахарного, вишневого, виноградного и картофельного. Вообще, спиртные напитки — это почему-то главная тема всех мужских разговоров. (Да и в моих скромных записках, признаться, очень уж много пьяных, водки, разговоров о спирте и сухом законе, но что делать, так все оно действительно и было, я ничего здесь не придумывал.)

— Нам вот кажется, — философствует тот, что собрался в Мордовию, — что только у нас, на Курилах, по-настоящему пить умеют. А ведь, между прочим, и на материке есть люди не хуже нашего. Я вот в прошлый раз в отпуск спирту привез медицинского, ну, думал, удивлю! А братан стакан налил, жахнул — не поморщился и, веришь-нет, даже запивать не стал. Вот это мужик!

А между тем природа, сквозь которую продвигается наш трудяга автобус, безусловно, заслуживает и внимания, и подробного описания. Прежде всего поражает своими размерами трава: лопухи и медвежьи дудки в два человеческих роста. Мне рассказывали, что биологи СахКНИИ много лет изучали вопросы этого гигантизма, надеясь получить картофелины величиною с арбуз и пшеницу размером с кукурузу, но вот обида — кроме лопухов и дудок, никакие растения к гигантизму за все эти годы склонить так и не удалось, а от этих культур, как известно, толку немного. По обеим сторонам нашей бесхитростной дороги стеной стоит карликовый бамбук, с деревьев свисают настоящие тропические лианы, а рядом растут деревья, которые прежде я встречал лишь в тайге да лесотундре: пихта и ель. Ветры, дующие над Курилами, формируют кроны деревьев. Мимо нас проносились сосны, которые ни с чем не спутаешь: такие я прежде видел на японских гравюрах — деревья с коренастыми сучьями и летящей кроной — и с тех же гравюр ландшафты: вулкан, поросший кудрявым лесом, а на вулкане непременно — пухлая белая тучка. Попутчики обратили наше внимание на местное диво — тоненькую березку, которая растет не с земли, а с причудливо изогнутого ствола сосны (об этих деревьях писал в «Комсомольской правде» В. Песков и фотографию приводил). Оставшуюся часть дороги все пассажиры строили догадки о том, что будет, когда эта березка подрастет: то ли она засохнет, то ли, наоборот, засушит свою сосну. (Интересно бы сейчас побывать на Кунашире и посмотреть, что стало с этими деревьями по прошествии стольких лет.)

— Да какая разница? — уже подъезжая к Менделееву, философски изрек наш водитель. — В конечном счете все умрем: и сосна эта, и березка, и мы с вами. Одни раньше, другие позже.

В буфете аэропорта Менделеево, куда мы зашли подкрепиться перед дальней дорогой (до Серноводска идти пешком километров двадцать), пили водку толстый майор с большим рыхлым лицом, молоденький щеголеватый лейтенант и какой-то весь жеваный старшина. Майор восторженно рассказывал своим сотрапезникам о том, как замечательно он вчера напился, рассказывал ярко, с множеством замечательных подробностей: и как он упал в лужу позади казармы, и как его, тяжелого, в беспамятстве тащили домой солдаты, и как он облевал одного из них сверху донизу (эта часть рассказа вызвала наибольшее оживление в публике), как жена не хотела пускать его домой... При этом лейтенант тоже пытался вставить в этот рассказ свое слово, ему страсть как хотелось овладеть вниманием общества:

— А вот я на прошлой неделе!.. Когда я на Горячий пляж приехал, мы там с другом... — Но ему конечно же трудно было противопоставить что-то рассказу толстого майора, рассказу, полному большой жизненной силы.

Один лишь старшина молчал и, уставясь в одну точку, все пил рюмку за рюмкой.

Много лет не дает мне покоя мысль: откуда в русском народе эта мазохистская страсть описывать с таким смаком и удовольствием свое собственное свинство?! Почему способность напиться до полного остолбенения выдается в мужских компаниях за высочайшую удаль и прекрасное свойство русского духа?! Вот скажите, какую такую воспитательную работу сможет проводить этот майор со своими подчиненными, которые тащили его, пьяного и облеванного, домой?