Василий Герман - Аркай

— Так то Мухтар! — протянул Метальник Савелий. — Заслуженный пёс. Он жуликов ловил, большие ценности вернул государству. И, между прочим, жизни человеческие спасал не раз.

— Аркай тоже спасал, между прочим, — не сдавался Сенюков Вениамин. — И упряжку водил. Это очень умный пёс, и вы не имеете права с ним так поступать.

— Права мои не тебе проверять. Ясно? Обыкновенный себе ездовой пёс, в данный момент покалеченный. Его из одного человеколюбия следует списать, чтобы зазря не мучился.

— Самого вас надо списать, — дерзко сказала Люда. — И употребить согласно циркуляру.

Люда хотела ещё что-то сказать и не смогла, пошла к дому, плохо различая прочищенную в глубоком сугробе дорожку, то и дело натыкаясь на её стенки. Позади топал Сенюков Вениамин и негромко бубнил:

— Слушай, Иванова Людмила, ты только, пожалуйста, не реви. Точно тебе говорю, ничего ровным счётом не будет. Аркая твоего пальцем никто не тронет. Это заскок у Метальника, и всё. А насчёт циркуляра я разберусь лично. У меня мама в архиве базы работает, я попрошу её, она узнает точно, что в том документе написано.

— Такие дела, благодетель человечества, — сказал командир Береговой. — Она возражает. Бесстрашная девчушка! Заварил ты эту собачью кашу, а я в результате расхлёбывай.

— Должен всё-таки быть порядок, — возмутился Метальник Савелий. — Раз есть документ — значит, закон! А тут пигалица из шестого класса идёт против порядка, и сладу с ней нет. А если каждый так? Анархия будет на Береговой!

— Сразу и анархия! Может, не надо никакого сладу с этой пигалицей? Пусть себе лечит пса и делу конец. А?

И командир пошёл к себе тоже весьма недовольный. Был он человеком корабельным, считай, всю жизнь плавал по океану. А тут медицина в оборот взяла: того нельзя, этого нельзя. В том числе командовать кораблём нельзя. А можно только нервы беречь и дышать свежим воздухом. И стал он командиром Береговой, где воздух, конечно, всегда был свежий, а вот что касается нервов, то как их тут беречь?

Хотя бы эта история с собакой. Ни с какой стороны она его не касалась. За сутки набегало достаточно дел посерьёзнее. Для хозяйственных забот существовал Метальник Савелий, человек служивый, в береговых делах многоопытный, обязанный избавлять командира от мелких делишек, решать их самостоятельно. И вот — не избавил, затеял собачью склоку.

Криво как-то повёл он это дело. Конечно, можно было просто сказать этой девочке, Ивановой Людмиле: пса вернуть, самовольство прекратить! Не сказалось. А ну, сказалось бы, и что? Из Посёлка уже звонила какая-то активистка, требовала прекратить издевательство над животным. Прямо движение народное ширится! Не хватает демонстраций под лозунгом: «Руки прочь от рыжего Аркая!»

Метальнику следовало бы унять эту возню, спустить на тормозах, а с бумажками уладить как-нибудь. Но не при детях же делать подобные замечания. Это как-никак подрывает авторитет. Гм, а чей, собственно, авторитет? На этот вопрос командир Береговой не смог себе ответить. Собой он тоже был очень недоволен.

Множество важных дел ждали решения, голова его была полна забот, но понимал командир, что об этой собачке забыть не сможет. Что-то он сам в этом деле пропустил, сделал не так.

Такие дела завертелись на Береговой, такая сложилась обстановка.

Аркая надёжно замаскировали, и, как считал Сенюков Вениамин, опасность ему пока не угрожала. В тихой избушке-кладушке поставили воду и еду, но что-то тревожило рыжего Аркая.

Непонятное существование вёл он взаперти, между четырёх стен. Приходила Люда, он вставал, поджимая перевязанную лапу, и глядел на неё тоскливо и обиженно. Он скучал по воле, по простору, по белому снегу и свежему ветру.

Жизнь потайная его тяготила, только объяснить это он не умел. Маялся в одиночестве, перестал за собой следить, шубку не чистил, — всё ждал, когда скрипнет дверь и войдёт Люда. Она перевязывала ему лапу, накладывала свежую мазь. Аркай подрагивал, следил настороженно за её руками, но не противился.

А Люда не могла придумать, что предпринять. Тоскливо было у неё на душе. Она и в школу теперь ходила без радости, как на постылую маету.

И вот на большой перемене её отвела в сторонку Зента Пенкалис, светлокосая, очень прилежная девочка.

— Я думаю, — тихо сказала она, — мой папа мог бы посмотреть твою собаку.

— Твой папа лечит людей, — возразила Люда, — а нужен ветеринар, специалист. К нему в город надо ехать, на катере через губу, а там Аркая на руках нести до ветпункта. Катер-то рано утром отходит, и Метальник обязательно на пирсе толчётся. Он с Аркаем на катер ни за что не пустит.

— Я всё понимаю насчёт ветеринара, — спокойно сказала Зента. — Только ты не волнуйся, пожалуйста, и дослушай. Папа говорит, что собаки — великие мученики, потому что испытали на себе всё, чем потом лечили людей. Даже есть небольшой памятник собаке — за её заслуги перед медициной. Что ты на это скажешь?

— Твой папа тоже обязан выполнять приказы…

— Мой папа обязан лечить моряков, — перебила Зента. — Кроме того, он не верит в эту Метальникову выдумку о циркуляре. Он говорит: это чушь дикая. А ещё мой папа умеет хранить военную тайну, это у него даже в характеристике записано, я сама читала. Но если хочешь, мы ему глаза завяжем, и он даже не догадается, что ходил в кладушку у родника.

Тут глаза Зенты Пенкалис прищурились, и она довольно лукаво улыбнулась.

— Откуда тебе известно про кладушку? — встревожилась Люда.

— Это, думаю, и Метальнику известно, — невозмутимо заявила Зента. — Мы всё-таки на Береговой живём. Какие тут могут быть тайны? Так что́ ты мне скажешь, Иванова Люда?

— Приводи своего папу в кладушку, — тихо ответила Люда. — Только глаза завязывать, наверное, незачем.

— Я тоже так думаю, — согласилась Зента, обняв Люду за плечи. — Значит, сразу после уроков мы и придём.

Доктор пришёл в кладушку с небольшим чемоданчиком. Аркай встал и молча ощерился при виде незнакомца, но доктора это нисколько не смутило. Он мягко повалил пса на бок и принялся ловко снимать повязку. Аркай не противился, следил за руками доктора острыми глазами, приподняв верхнюю губу и обнажив клыки.

— Открытый перелом, травма непростая, — говорил доктор. — Осколки, запашок, скажу, нехорош. Нехорош! Кое-что устраним на месте, подчистим в походно-полевых условиях, так сказать. Основательную работу придётся выполнить в стационаре, если мы хотим, чтобы пёс жил правильно. Лапу, не исключено, придётся отнять. А может быть, и нет. Может быть. Ты не тушуйся, Иванова Людмила, — бормотал доктор, споро управляясь с лапой Аркая. — Держи его чуть крепче, прижми немного, успокаивай. Видишь, он дрожит, волнуется. Понимает, что дела его не просты. И не бойся. Говорю тебе, никто твоего друга обидеть не посмеет. Это всё блажь Метальникова, циркуляры эти. Забурел человек, за бумажками солнышка не видит да и брякнул сгоряча: рукавицы сшить! Надо же додуматься до такой мудрости. Не дадим мы такого мужественного барбоса в обиду. Не дадим! Кто же это позволит? Это просто плохая шутка: из такого красавца — рукавицы… Редкостный экстерьер. И ты молодец. Молодец, Иванова Людмила!