Артур Гайе - Сафари

Мы поспешно развели огонь и через четверть часа великолепно поели: мы разогрели остатки жареного гуся и сварили кофе в походном котелке, воспользовавшись дождевой водой, скопившейся в складке парусинового навеса.

После всех этих услад я закурил трубку, тепло закутался в чудесный плащ и, испытывая чувство полного благополучия, уселся под прикрытием парусинового навеса, впереди вагона. Я всецело поддался обаянию волшебной летней ночи. Величавые пейзажи сменялись один другим, обвеянные лесным ароматом, под небом, наполненным белыми, перистыми, пронизанными серебристым лунным светом облаками, мы поднимались по отвесам Скалистых гор.

С грохотом мчался поезд по черным туннелям, скакал по железным мостам, точно паутина, нависшая над грозными пропастями, поднимался по скалистым стенам, катился, тесно прижавшись к блестевшим мокрым каменным громадам, над дико шумевшими, молочно-белыми круговоротами горных потоков, в то время как многоголосое эхо неслось ему вдогонку…

Наконец, вдали замелькал красный огонек; первый признак человеческого бытия в этой горной пустыне. Он вернул меня к заботам повседневной жизни — я вспомнил, что мы ехали «зайцами» и что нам приходилось опасаться этих огней.

Я подполз к Мак-Аррану, сидевшему у печки, и предупредил его, что скоро будет станция. Он, видимо, сильно трусил.

Поезд остановился. Около нашего вагона раздались шаги. Чей-то голос пробормотал что-то невнятное. Я почувствовал, что дергают парусину, под которой мы прятались.

— Он заметил место, где мы раздвинули парусину, чтобы залезть сюда, потише ты! — прошептал я.

— Здесь что-то не в порядке, — раздалось внизу. — Нужно поправить парусину — эге-ге!

При словах «здесь что-то не в порядке» мой храбрый товарищ шумно вскочил и с ловкостью обезьяны проскользнул в противоположное отверстие. «Свинья проклятая!» — крикнул я ему вдогонку, взбешенный.

«Там какой-то вонючий бродяга! — проворчал голос внизу. Говоривший продолжал укреплять парусину. — Проклятое отродье!»

Тем временем я успел обнаружить, что мой товарищ, удирая, вместо своего мешка унес мой. А в нем было все мое имущество!

Нелегко мне было расстаться с чудесным теплым плащом, но, предполагая, что он принадлежит какому-нибудь бедняку, я сбросил его под локомобиль, схватил оставленный Мак-Арраном мешок, котелок с драгоценными остатками кофе, и соскочил с поезда.

Внезапно на меня направился свет фонаря и раздался басистый голос проводника: «Пусть меня повесят, если это не тот самый проклятый негодяй, которого я согнал вчера вечером в Манитобе!»

— Он самый и есть! — крикнул я и пустился бегом через рельсы.

Я стал звать Мак-Аррана, но он решился мне ответить лишь после того, как поезд отошел.

Показаться на станции и подождать там следующего товарного поезда мы не могли, — чиновники заметили бы нас и захотели бы узнать каким образом мы сюда попали; ночь была холодная, и укрыться было негде. Пришлось снова пуститься в путь. Мы прошли довольно большое расстояние. На утренней заре показались снеговые горы.

Мы забрались в первобытный лес, развели там костер, поели и немного отдохнули. Потом пошли дальше.

В узком туннеле нас нагнал товарный поезд; нам нужно было пробежать небольшое расстояние до ближайшей ниши и укрыться в ней. Но мой храбрый товарищ так струсил, что помчался вперед по рельсам перед настигавшим его поездом! Я кричал ему вслед: «Сюда, сюда! Войди сюда!» Но он не видел и не слышал, и скоро я потерял его из вида.

Я спокойно просидел в нише, пока поезд проходил мимо. При этом я убедился в том, что было бы даже достаточно просто тесно прижаться к стене у рельсов. Поезд шел довольно медленно, мне удалось легко взобраться в последний вагон. Когда мы выехали из туннеля, я внезапно увидел своего товарища. Он стоял на краю дороги, я соскочил и подбежал к нему. Он задыхался и выглядел ужасно. Оказалось, что он выскочил из туннеля в ту минуту, когда поезд совсем уж настигал его, и кинулся вниз с железнодорожной насыпи. Он упал на сучья сломанной сосны. Он выглядел так, как будто у него была потасовка с медведем; хуже же всего было то, что он разбил колено и едва мог ходить.

Я старался помочь ему, сколько мог, и даже побежал вперед на разведку. На ближайшем полустанке я встретил бродягу-индейца, который сообщил мне, что все поезда останавливаются здесь и что ближайший придет после захода солнца. Я пообещал дать ему четверть доллара, если он поможет мне дотащить сюда моего товарища, и уверил его, что последний был человек маленький и легкий.

Увидев шотландское чудовище, краснокожий вытаращил глаза. Он поглядел на него, потом на меня, потом снова на него, добросовестно измеряя его взглядом, печально покачал головой и пробормотал:

— Четверть доллара маленький как глаз, человек большой как дерево, дай полдоллара.

— Хорошо! — сказал я. — Берись!

Мы несли его три часа, обливаясь потом. И при дневном свете я не только сам ухитрился вскочить в поезд, но еще втащил туда моего долговязого шотландца. Это была едва ли не одна из самых дерзких проделок в моей жизни.

Нередко бывает, что величайшие дерзости сопровождаются наибольшим успехом; через час к нашему ужасу приоткрылась боковая дверь нагруженного мукою вагона, в котором мы расположились, и в ней показались форменная фуражка и большая рыжая борода.

Раздались достопамятные слова: «Два доллара с человека за беспрепятственный проезд до Ванкувера. Согласны?»

— Хорошо! — ответил я также кратко и деловито; вымазанная машинным маслом рука протянулась за четырьмя долларами, исчезла заодно с бородой и шапкой, дверь замкнулась, и мы погрузились в долгий, спокойный сон.

Краткий, громкий стук разбудил нас, в приоткрытой двери появилась на минуту красная борода и вновь исчезла. Мы поняли это безмолвное предостережение и выглянули. В бледных лучах холодного утра глубоко под нами серебряным светом переливался необъятный Тихий океан.

Я выскочил после того, как мы переехали через какой-то мост. Опираясь на меня, шотландец в свою очередь спустил свои длинные ноги. Дружески объединенные и обсыпанные белой мукой, напоминая снежных болванов, мы слетели с поезда и покатились с насыпи. Мы были у цели.

Последовали месяцы напряженной, тяжелой работы. Я едва успевал взглянуть на величавую природу, которая окружала отведенный мне земельный участок. Одни мы не могли справиться, пришлось нанять работника. Это был метис; мне он нравился, хотя и был немного ленив. Потом к нам присоединился еще какой-то житель Канады, по происхождению немец. От него часто несло водкой, он был уже не молод, и в волосах его серебрилась седина. Он звал меня хозяином. Работы становилось все больше, и мы оставили его у себя за небольшую плату. Мак-Арран и оба работника были в большой дружбе. Я же совершенно не выносил своего земляка, а вскоре стал чуждаться и метиса с Мак-Арраном.