Артур Гайе - Сафари

Изредка над нашими головами открывался просвет и можно было увидеть высокие стены кратера. Все прекраснее становилась вокруг нас галерея из кедровых деревьев, напоминающая колоннаду храма, все мягче цветной ковер под ногами, все легче и душистее воздух. Под конец наша тропинка перешла в тропу для носорогов и слонов, местами покрытую сухим навозом. Эти тропы расходились по всем направлениям и заводили нас то вправо, то влево и даже вниз. Мы таким образом потеряли много времени, и к пяти часам все еще не видели кратера. Тогда мы пробрались сквозь узкое ущелье на поляну; стены этого прохода были отшлифованы до блеска толстокожими великанами, проходившими здесь в течение столетий. На этой поляне мы решили расположиться на ночлег.

Место было очень странное; почва состояла из вулканического туфа, на котором не росло ни одной травинки, а весь воздух гудел от заглушенного шума. Причину этого шума мы скоро открыли: его производил ручеек, падавший в отверстие невдалеке от нашей стоянки. Он протекал под тонкой корой земли и только в конце поляны опять появлялся наружу. По этому ровному месту, пригодному для установки нашей палатки, проходили две тропы носорогов.

Уже до захода солнца стемнело; тяжелые серые тучи поднялись снизу и окутали нас холодным неприятным туманом. Начал накрапывать дождик, где-то поблизости шумела и гремела гроза, озаряемый молнией туман бросал зловещий свет. С холодными, как лед, руками и ногами мы, после скудного ужина, забрались в нашу палатку. Замерзшие негры зажгли костер; поднимавшееся пламя его доходило чуть ли не до верхушек деревьев.

В течение ночи ни один носорог нас не потревожил. Солнце уже высоко поднялось позади туч, когда мы проснулись. Умываясь, мы заметили, что вода в речонке была на 13° Цельсия теплее утреннего воздуха; от нее шел теплый пар.

К великому нашему удивлению, через полчаса, после краткого подъема, мы увидели дно кратера. Мы были на высоте 2600 метров. Перед нами лежала большая открытая котловина; на ней росли единичные огромные кедровые деревья, сплошь обвешанные мхом и лишаями; кусты можжевельника и вереска на свежей зелени луга придавали ландшафту вид северного парка. А кругом на невероятную подавляющую высоту поднимались стены кратера. Диаметр почти круглого дна кратера равнялся приблизительно двум километрам.

В громадном дупле старого седобородого лесного великана мы устроили свое крошечное жилище. Я быстро снял несколько видов и залез в палатку, заставив всех негров накинуть на нее свои одеяла, пока я лежал внутри нее на животе, заряжая аппарат новыми пластинками. Скоро после этого вернулся Л. со своей первой разведки. Он повел меня, весь сияя от внутреннего умиления, мимо черно-серой полосы из чистой лавы; ее твердые, как стекло, глыбы с острыми краями еще не имели никаких следов растительности. Поток лавы вел прямо к юго-западному углу кратерного котла, и в конце его поднимался серо-синий конус, почти геометрически правильной формы; высшая точка этого конуса точно соответствовала внешнему валу кратера. Формация эта даже нашему мало опытному глазу показалась самого недавнего происхождения.

Только здесь могла находиться та дымовая труба, которая до войны выбрасывала еще дым и огонь. Туда, значит, нужно было взобраться поскорее!

Мы собрали наспех все необходимое: веревку, несколько ножей для кустарника, фонари, чай и шоколад для подкрепления, кроме того, взяли инструменты и фотографические аппараты. Мы нагрузили пятерых из наших людей этими вещами, и затем без промедлений быстро пошли вперед, потому что на такой высоте никогда нельзя ручаться за погоду.

В нижней части пространства, покрытого лавой, виднелась тропа, проложенная носорогами; в одном месте лежал такой свежий помет, что от него еще шел пар, но дальше вверх кончались всякие следы толстокожих животных. Поэтому мы решили воспользоваться для подъема одним из «коронго» (овраг, по которому стекает дождевая вода). Но эти коронго оказались довольно неудобны для подъема. Отвесные или нависшие скалистые плиты, вышиной в четыре, пять и даже в восемь метров, заставляли нас подниматься сбоку, по краям, и обходить плиты сквозь спутанный тернистый кустарник. Эти обвалы повторялись приблизительно каждые 200 метров. В самом коронго кое-где росла трава, а на стенах виднелись соломенные цветы, знакомые мне уже с верхних ступеней Килиманджаро; кроме того попадались чудесные пурпурно-красные цветы, похожие на нарциссы.

Чем выше мы поднимались, тем круче становился подъем, тем меньше было воздуха для дыхания. Особенно неприятно было то, что мы в этом русле, в два метра вышины, не могли видеть цели, к которой мы шли, и не могли определить, на сколько мы продвигались вперед. А дорога становилась все круче. Из глубоких боковых оврагов на нас сыпался град камней и устремлялись лавины пепла. Под конец мы стали продвигаться вперед только на пять метров в четверть часа, пока, наконец, всякое продвижение по коронго стало вообще невозможным. Мы стали карабкаться вверх по краю слева; все сыпалось и обваливалось под нашими ногами. После неимоверных усилий нам в конце концов удалось попасть на откос конуса. Сердце так стучало, что мы минут десять пролежали рядом, не в силах сделать малейшее движение или промолвить слово. Здесь была уже высота в 3500 метров.

Л. выпил глоток чая, я подкрепился папиросой, а затем началась последняя, самая тяжелая часть пути: преодоление самого крутого подъема в 165 метров, состоявшего из тонкого, как пыль, и текучего, как вода, вулканического пепла. Здесь мы продвигались вперед лишь вершками, прижимая далеко раскинутые руки и ноги плотно к золе. Мы плотно закрывали глаза, перед которыми кружил огненный туман, и открытым ртом, задыхаясь, глотали воздух.

Когда я, при следующей передышке, зарыл глубоко в пепел руки, ища опоры, я их отдернул с испуганным криком и, думая, что ошибся, снова сунул их туда же. Тогда я увидел, как Кацимото, храбро ползший с нами до этого места, вдруг вскинул в воздух свою черную, как смоль, ногу и, потеряв при этом равновесие, полетел с быстротой стрелы вниз, в неведомую глубину, укутанный черной тучей пепла.

— Что случилось? — спросил меня Л.

— Почва горячая, дотроньтесь, — ответил я взволнованно.

— Я заметил это еще внизу, — возразил мой флегматичный спутник.

Как мы одолели последние пятнадцать метров, я не могу описать, но когда я, очнувшись, открыл глаза, я увидел, что мы достигли вершины.

Пуф, пуф! Вдруг послышалось рядом со мной; горячая струя пара попала мне в правое ухо; я так испугался, что, несмотря на бесконечную усталость, прыгнул, как лягушка, в сторону. Возле меня из щели вырывался желтоватый пар, пахнущий испорченными яйцами.