Артур Гайе - Сафари

— Облачко? Нет, конечно, это было не облачко, а тюрбан. Черт побери, неужели это свинство опять начинается? — пробормотал я себе под нос и, внимательно осмотрев край обрыва, стал прислушиваться.

— Что случилось? — спросил голос Аб-дер-Рахмана из-под одеяла, которое он по привычке всех туземцев натягивал на голову, оставляя ноги неприкрытыми.

Я сообщил ему о том, что видел, и с торжеством констатировал, что есть вещи, которые ускользают от внимания этого человека. Мы разбудили остальных и занялись обсуждением дальнейшего плана действий, как вдруг в тишине раздался чей-то голос, громко кричавший нам что-то.

— Что он хочет? — спросил я Идриса.

— Он говорит, чтобы мы отдали ему все, что имеем: своих мулов, оружие и деньги, за то, что вчера ночью убили трех из его родственников и выпили их воду, — перевел нам Идрис и одновременно подал мне винчестер.

— Может быть, это и немного, но, к сожалению, мы не можем согласиться на это требование, так как сами не обойдемся без этих вещей, — сказал я с улыбкой, хотя мне было совсем не до смеха.

— Подожди, — сказал факир. — Ложитесь все на землю на случай, если они начнут стрелять, а я попробую сговориться с ними; если же не сговорюсь, то, по крайней мере, выиграю время, станет светлее и удобнее будет стрелять.

У меня было скверно на душе. Неужели так будет продолжаться все время? Это была действительно проклятая страна!

Я опустился на колени за небольшим кустом и стал наблюдать. Начались длительные переговоры: Идрис кричал им что-то, что подсказывал ему Аб-дер-Рахман, потому что они, конечно, не стали бы и разговаривать со старой негритянкой. Мы видели, как голос и жесты их уполномоченного становились все более настойчивыми, и в ответ на слова Идриса раздались крики и ругательства. Придя в бешенство, они стали размахивать мечами и копьями и, подпрыгивая на одном месте, выли как шакалы, а после речи молодого воина в высокой прическе, вся эта банда бросилась вперед, но, сделав несколько прыжков, они остановились: очевидно, каждый из них думал: «пусть лучше другой пойдет вперед», так что их нападение было больше похоже на «бег на месте». Когда я, не дождавшись приказа нашего главнокомандующего, вдруг встал во весь рост и прицелился в них из ружья, то они очень скоро очутились на прежнем месте.

«Очевидно, дело опять кончится ранеными и убитыми», — подумал я и крикнул Идрису, чтобы он спросил у них, сколько они хотят получить деньгами за убитых соплеменников. В ответ на его слова до нас опять донеслись возбужденные крики, но несколько благоразумных голосов принялись усовещивать их; на некоторое время воцарилась тишина. Я считал это хорошим знаком, но Аб-дер-Рахман был, очевидно, другого мнения. Засунув, по обыкновению, руки в широкие рукава своего бурнуса, он подошел ко мне и сказал своим тихим голосом:

— Ты, очевидно, забыл то, что я говорил тебе в Могадиу: они всегда будут требовать и никогда не дадут ничего взамен. Этими деньгами ты не купишь у них спокойствия; они, по обыкновению, плетут сети предательства, но сами попадут в них. Дай мне кошелек с деньгами, я и Хамис пойдем навстречу к их выборным для вручения денег, они, конечно, нападут на нас, чтобы взять нас заложниками. Тогда, не теряя времени, стреляй в них, ты и Идрис, и нажимайте курок так часто, как только могут ваши руки. Вы можете не бояться попасть в нас, потому что мы немедленно бросимся на землю, как только они нападут на нас, но только еще раз прошу тебя: не стреляй в воздух! Твое милосердие может иметь дурные последствия для нас. Не противоречь мне, я знаю их слишком хорошо: им незнакомо чувство сострадания, так же как и благородство и честность!

Он повторил почти дословно то, что сказал мне таможенный офицер. И действительно, он был прав.

После непродолжительного совещания, слишком кратковременного для «восточных людей», чтобы принять серьезное решение, от них отделилось двое: седой старец и тот самый юноша в высокой прическе. Наши парламентеры ждали, пока они пройдут приблизительно полдороги, и тогда двинулись к ним навстречу. Когда обе пары сошлись, я осторожно поднял свое ружье, положенное на насыпь из песка, которую я сделал перед собой для защиты от нападений.

Я не сводил глаз с четырех разговаривающих между собой людей. Вдруг я услышал выстрел из браунинга и голос Идриса:

— Стреляй, господин, стреляй! Они крадутся сюда с другой стороны вдоль скал!

С моего места ничего не было видно: я вскочил на ноги и бросился вперед, тут чье-то копье упало мне под ноги, и, как свора дико воющих псов, дикари набросились на нас. Брошенный кем-то нож просвистел мимо моего уха, я упал и поднялся только тогда, когда факир, вырвав у меня из рук ружье, стал стрелять в этот клубок черных тел. Тогда они моментально в паническом ужасе разбежались. Я с трудом поднялся на ноги и вооружившись чьим-то мечом, валявшимся на земле, хотел ринуться в бой, но оказалось, что никого уже не было на поле битвы. К моему удовлетворению, не было видно и раненых: очень тяжело иметь на совести столько человеческих жизней. Конечно, раненые, вероятно, были, но, очевидно, товарищи унесли их с собой.

Я могу с уверенностью сказать, что никогда не был трусом и никогда не дрожал за свою жизнь, в особенности же тогда в Сомали, но у меня мороз пробежал по коже, когда я вспомнил, как нож пролетел мимо меня. Эти дети сатаны чуть не отрубили мне голову.

Вспомнив, что Аб-дер-Рахман спас меня от смерти, я, подойдя к нему, крепко пожал ему руку, но этот странный человек так посмотрел на меня, что слова застряли у меня в горле, и, сделав рукой великолепный жест, который был бы под стать китайскому богдыхану, он сказал:

— Дай мне, пожалуйста, папиросу. Если ты можешь сидеть верхом, несмотря на рану на колене, то не будем терять времени: надо убираться отсюда, пока у них не прошел страх. Только в Логу Шабели мы окончательно избавимся от них, там начинаются владения другого племени. Теперь ведь они должны мстить нам за еще большее количество убитых соплеменников!

Он был прав. После обеда они опять устроили засаду, и мы не попались на удочку, только благодаря бдительному оку Аб-дер-Рахмана. Ночью они дважды пытались украсть наших мулов, а на следующий день число их лазутчиков настолько увеличивалось, что они ежеминутно показывались из-за каждого куста. Но напасть на нас среди бела дня они все же не решались, несмотря на свою озлобленность. Кроме их суеверного страха перед ружьем, нас еще охраняла легенда о чудесной силе негритянки, ехавшей с нами, так что они даже подпускали ее беспрепятственно к колодцам за водой. А это было очень важно для нас. То же, что они проклинали наше потомство до седьмого колена, трогало нас очень мало!