Артур Гайе - Сафари

Глубоким вздохом усмирив бурно клокочущее сердце, он вдруг сорвал с себя кожаный плащ, косу и вынул из ножен длинный нож. Озаренный последними лучами ослепительно белого света, прорезавшими, как луч гигантского рефлектора, сине-черную стену облаков, занимавшую теперь полнеба, стоял он на краю ущелья, нагой, со сверкающим ножом в руке.

На холме с постройкой термитов показался человек. Он поспешно сорвал флаг и исчез. Из леса и из чащи по ту сторону холма бешено затрещали выстрелы. Вдруг там наверху все пришло в движение. Коричневые фигуры прыгали через стены и с бурными криками торжества бросались стремительно, как горный поток, вниз по склону холма.

У края леса они остановились и, отдышавшись, снова бешено бросались на приступ. Эхо темного ущелья повторяло громовые крики, дикий, пронзительный вой, треск и грохот выстрелов.

Как готовая к прыжку пантера, с открытым ртом и выдвинутым вперед подбородком стоял дикарь на краю обрыва. Вот голова Мели показалась над краем ущелья… Хрипя, он вспрыгнул наверх и поспешно повернулся в ту сторону, откуда доносился шум битвы, но взгляд его упал на нагого человека, с дикой, страшной угрозой стоящего в трех шагах от него, и застыл в холодном ужасе.

— Унайуа бии Кола? (Ты знаешь госпожу Келлер?) — прохрипел низкий голос дикаря.

Вытянув перед собой обе руки, король отскочил назад. На него надвинулось дикое лицо с острыми белыми зубами — это было последнее, что уловил взгляд короля дшагга. В воздухе просвистел клинок — и вместе с черепом, звеня, разлетелась медная налобная повязка. Прежде чем тело успело грохнуться на землю, клинок снова сверкнул в воздухе и рассек грудь. Коричневая рука дикаря погрузилась в хлынувший поток крови и вырвала трепещущее сердце. С неистовым криком торжествующей мести потряс он им в воздухе, и зубы пантеры с бешенством впились в кровавое мясо.

Пронзительные крики людей и хриплое рычание зверя прямо перед ним заставили его остановиться. Еще мгновение, и на него набросилось гибкое тело. Страшные когти вонзились в его плечи, а перед самым его лицом открылась жаркая красная пасть, готовая схватить его за горло. Покачнувшись назад под тяжестью навалившегося на него тела, Хатако левой рукой с дымящимся сердцем прикрыл шею, а правой с быстротой молнии стал наносить удар за ударом. С глухим стоном боли гепард в безумной ярости вырвал сердце короля дшагга из руки Хатако, со скрежетом впился в него зубами, между тем как из его вспоротого брюха хлынули потоком кровь и внутренности.

Дикарь с отчаянным усилием вырвался из когтей гепарда, который, раненный насмерть, повалился на землю и забился в предсмертных судорогах. В это же время молодой воин с поднятым для удара копьем бросился на убийцу своего дяди, но тот легко, как змея, отскочил в сторону. Копье просвистело в воздухе, и юноша упал вперед, но при падении он успел схватить ногу врага и они вместе грохнулись на землю. Сплетенные тела с хрипом и стонами покатились по траве. Каждый старался руками или зубами перервать другому горло. В смертельной борьбе они изворачивались и поднимались на ноги, катились и извивались, попадали в когти издыхающего гепарда и, сцепившись в клубок, катились к краю пропасти.

У самого края с усилием, от которого жилы у него вздулись, как канаты, а глаза вылезли из орбит, дикарь освободился, наконец, и ухватился за стебли травы. Тело хищного зверя свалилось в пропасть, но отчаянно цепляющиеся руки королевского племянника уже при падении ухватились за ветви колючего кустарника и удержали над бездной тело.

Победитель с дрожащими ногами и прерывисто хрипящей грудью стал на колени у края пропасти и, когда рассеялся дрожащий перед его глазами красный туман, посмотрел на побежденного врага. Тот продолжал висеть над пропастью, держась за ветви. Кровь, пенясь, сочилась из покрывавших его руки и ноги ссадин. В его темных глазах смешались испуг, ярость и ужас. Он, задыхаясь, прохрипел:

— Ты… Кто ты такой?!

Дрожа и шатаясь от слабости и потери крови, медленно поднялся победитель. Качаясь, он оперся на поднятое копье врага. Но и теперь, когда он едва мог говорить, в его словах звучала насмешка.

— Кто я такой? — крикнул он. — Я омбаша Хатако из одиннадцатой дивизии, и я тот мазаи, которого ты хотел избить, но я также и тот носильщик, которого пять дней тому назад там, в горах, ты расспрашивал обо мне же и в которого бросал палками, тупой, слепой дшаггский пес!

Племянник короля с воем покатился вниз по склону.

Внезапно по равнине пронеслись рев и жужжание, заглушившие остальные звуки. Пыль, трава и листья темным столбом взвились в воздух и крутящимся вихрем прорвали сине-черную массу облаков, низвергнувшихся вниз, как рушащийся, все под собою сокрушающий свод. Внезапно стало темно как ночью. Ослепительный отсвет пламени прорезал мглу, гром гулко прокатился над безбрежной степью. Равнина то озарялась ослепительным светом, то снова погружалась в густой мрак. С ревом, как хищный зверь, буря набросилась на лес, ломая, вырывая своими лапами деревья, и с пронзительным воем через сухую стремнину понеслась дальше.

Порыв ветра опрокинул раненого Хатако на землю. Ослепляемый вспышками молнии, он пытался пучками травы остановить кровь, текущую из ран. Его взгляд в поисках чего-нибудь, что могло бы пригодиться для перевязки, упал на труп короля. Хрипя, он сбросил неподвижное тело со шкуры леопарда; склеившимися от крови пальцами нарезал полосы из мягко выдубленной шкуры; затем он приложил к ранам разжеванную траву и осторожно перевязал их полосками кожи.

Гонимая бурей грозовая туча передвинулась на запад. Разразился страшный ливень. Сливаясь с грохотом грома, из леса доносились глухой стук, треск ударов и нестройный рев голосов.

От потери крови у Хатако закружилась голова, и он упал лицом в мокрую траву, но гул отчаянной схватки, которую возобновили там внизу его товарищи, заставил его поднять голову и прислушаться. В его сознании всплыла виденная им картина леса. Как деревья в лесу, так бесчисленны были притаившиеся в нем дшагга. И еще много сотен залегло, должно быть, за другим склоном холма, чтобы с тылу поддерживать прорывающихся товарищей. Там нужен был каждый человек, а он лежал, прикованный к земле своими ранами, как больное животное…

Он заскрежетал зубами, в ярости напряг все мускулы и приподнялся на локте, — вот с другого конца Коронго, терявшегося в степи, послышались дикие крики. Некоторое время он внимательно прислушивался. Он понял, что это прибывали вадшагга. Это подействовало на него как удар кнута на измученное животное. С искаженным лицом он поднялся сначала на руки и на колени, затем с мучительным усилием встал на ноги, зашатался, снова упал, снова поднялся и, наконец, с мутным взором, шатаясь от слабости, выпрямился. Кровь из раны на лбу слепила ему глаза, из разодранных плеч, из бесчисленных ран и царапин стекала по всему телу, но хлеставший дождь смыл алые потоки, холодные струи воды освежили его и помогли напрячь волю для последнего усилия.