Анастасия Перфильева - Пять моих собак

Однажды я вернулась с работы домой и увидела у нас на кухне… чудовище. Чудовище сидело в углу возле плиты. Лапы у него были раскорякой, нос приплюснутый, морда в глубоких складках. Красный кончик языка высовывался между зубами, а глаза были угрюмые, печальные.

Я спросила соседку:

– Откуда… оно?

Соседку звали Хая Львовна. Она была очень добрая и бестолковая. Всплеснула руками и быстро-быстро рассказала: приходил один наш знакомый, нашёл чудовище где-то в лесу за городом, откуда-то сбежало или потерялось – видите, на шее верёвка? Голодное, а ничего не ест. Знакомый просил подержать денёк-другой, пока позвонит в собачье учреждение: пёс, мол, денег стоит, породой не то прыгун, не то бегун… «Боксёр!» – догадалась я.

Вскоре чудовище показалось мне страшным, но и красивым.

На крепкой широкой груди у него была белая манишка, могучие лапы-раскоряки в белых носках, по коричневой спине, как у тигра, бежали чёрные полоски.

Мой пятилетний сын вышел из комнаты, зажмурился:

– Ух какой! Мама, знаешь, я подходил, он на меня не рычит!

Пёс повернул к нему голову и посмотрел ещё печальнее.

– Как же тебя зовут, бедняга? – спросила я. – Может быть, Джек? Бой? Томми? Или просто Булька?

Пёс едва заметно вздрогнул.

– Буля! – радостно закричал Андрейка. – Его зовут Буленька!

Кроме Хаи Львовны и её дочки Фриды, у нас в квартире жила вторая соседка, Каречка. Она терпеть не могла собак. Сейчас её не было дома. Но когда придёт, конечно, устроит скандальчик, что в кухне животное, да ещё неизвестно откуда. Посоветоваться мне было не с кем: муж накануне уехал в командировку. Значит, придётся взять пока Булю к себе в комнату.

Я тихонько потянула конец верёвки, болтавшейся у него на шее. Буля встал покорно, только сильно засопел.

В комнате я постелила ему между печкой и шкафом свой старый халат, налила в банку воды, положила в миску макароны. Буля посмотрел совсем грустно. Я прибавила котлету, но он всё равно есть не стал. Так и лёг спать в первый вечер голодный.

– Конечно, так я и знала! Мало того, что с утра до ночи ходят уличные ребята, теперь ещё этот ужас! Предупреждаю: если хоть раз услышу в передней лай, заявлю в домоуправление. У бульдогов мёртвая хватка!..

– Мёртвая? Чтобы мне быть такой мёртвой! Ходит живой и здоровый, виданное ли дело…

Так пререкались на кухне Каречка с Хаей Львовной; они и без Були не очень-то ладили.

Буля жил у нас уже две недели.

Знакомый обзвонил служебные собаководства, питомники, даже поместил в газете объявление, – хозяин Були так и не нашёлся. Возможно, его не было в Москве или Буля отстал где-нибудь проездом… Куда же было девать пса? К тому же Андрейку уже было просто невозможно оторвать от него. Поел Буля впервые из его рук и стал очень быстро слушаться каждого слова. Андрейка кричал:

– Сидеть!

Буля с тяжёлым вздохом садился. Сидел он как-то странно, по-человечьи, откинувшись на заднюю часть туловища.

Андрейка кричал:

– Лежать!

Буля медленно вытягивал передние лапы и валился на бок. Он знал, в награду за послушание Андрейка сейчас почешет ему брюхо.

– Голос!

Буля отвечал густым басом: «Гав!» Вот этого «гав!» я больше всего и боялась. Из-за Каречки. А ещё у нашей Каречки был котёнок. Чудесный, сибирский, очень редкой масти котёнок. Что будет, если котёнок встретится с Булей? Гулять-то мы его выводим через переднюю… Буля может проглотить котёнка, как муху!

Каречка заявила:

– А уж если ОН посмеет обидеть Пушка (так звали котёнка), извините, я сразу иду в милицию…

Пушок обычно смирнёхонько сидел в Каречкиной комнате, пока она куда-нибудь уходила. Как и всякий котёнок, он возился там и лазал повсюду, дёргал коготками нитки из дивана, свалил один раз хрустальную вазу. Но из-за двери почти не выглядывал: мал был и труслив.

Но вот пришло время, Пушок сунул нос в переднюю. И как раз, когда мы с Андрейкой вели Булю на поводке с очередной прогулки.

Что было!

От ужаса Пушок взвился дугой. Маленький, щуплый, он сразу стал вдвое толще – распушился. Глаза превратились в зелёные пуговицы, он угрожающе зашипел. А Буля, хоть Андрейка и натянул изо всех сил поводок, естественно, ринулся в атаку.

Пушка отшвырнуло к стене. Потом он взлетел на меня, как на дерево. Буля же оглушительно лаял, лаял… Только не зло, а весело, точно звал:

«Слезай, дурачок, поиграем!»

И я решилась. Благо, Каречка вышла в квартиру напротив, я осторожно оторвала, отцепила от себя котёнка – ох как билось его испуганное сердчишко! – и, погладив, поставила на пол. Тут уж Пушка от страха сморило совсем, он трясся, маленький, жалкий. Буля же быстро подошёл, пофыркивая, обнюхал его – хвост, грудку, нос, глаза, – лизнул раза два и, отойдя, спокойно улёгся у порога нашей комнаты.

– Андрейка, смотри! – шепнула я сыну. Пушок постоял-постоял, дрыгнул лапкой, точно отгоняя страх. Загладил шёрстку и мягко, бодро пошёл к Буле. Через минуту мы с Андрейкой, замерев от удивления, увидели: Пушок кувыркается возле Були на спине, ловит собственный хвост, заезжает им Буле в морду… А тот дремлет, помаргивая, и словно оберегает котёныша, загородив его сильной лапой. Хлопнула дверь, вошла Каречка.

– Боже мой! – Она задохнулась от ужаса. – Несчастный!..

– Да они уже подружились, – сказала я. – Видите, играют вместе.

– Нет уж!

Каречка нагнулась, схватила, как коршун цыплёнка, свою драгоценность и уволокла в комнату. Буля посмотрел ей вслед удивлённо.

Знакомство с котёнком вскоре перешло в настоящую дружбу.

Иногда, подкараулив пса, Пушок вихрем вылетал из-за двери и, ловко вцепившись в короткий собачий хвост, повисал на нём. Буля стряхивал малыша, валился в передней на пол, и Пушок тотчас начинал возню: влезал и съезжал с Були, как с горы, или теребил ему уши, кусал нос. Пёс только недовольно отворачивал голову, но ни разу не огрызнулся. А то, налакавшись из одной миски с Булей молока, причём всегда бесцеремонно отталкивая его, Пушок пристраивался у Булиного брюха и, мурлыча, сладко засыпал, попихивая его лапками. Делалось это всё, правда, без Каречки – никак она не могла привыкнуть к мысли, что собака и кошка, особенно если собака взрослая, а кот ещё маленький, прекрасно уживаются…