Анастасия Перфильева - Помпа

Ах, Юлька, Юлька!..

Ты сидишь в купе скорого поезда Москва — Феодосия важная и торжественная. На тебе болотного цвета курточка (пол-Москвы носит этой весной такие курточки и пальто), брюки-эластик, модная фуфайка «водолазка». Из кармана куртки высовываются чёрные очки. Так хотелось надеть их сразу! Вид гораздо солидней, как у настоящей туристки… Но вместо солнца, будто назло, моросит отвратительный мелкий дождь.

На голове у тебя небрежно и гордо красуется берет, вокруг шеи повязан мамин пушистый шарф. Ты едешь впервые в жизни одна, без провожатых, в Крым — НА КУРОРТ. Была когда-то у моря шестилетним младенцем с бабушкой и дедом, да разве это считается?

Сам завуч в школе разрешил твой незаконный отпуск за неделю до настоящих каникул. А из-за чего? Из-за катара верхних дыхательных путей и хронического тонзиллита. Вот молодцы, помогли! Кому же неохота в двенадцать с половиной лет одной отправиться на юг, в гости к неожиданно объявившейся двоюродной сестре?

Юльке немного стыдно. Вместо того чтобы на прощание пожалеть маму, хочется, чтобы та поскорее доцеловала и ушла. Папа отпроситься с работы не смог, провожает одна мама. Она повторяет сотый раз:

— Будь осторожна. Веди себя прилично. В море далеко не заходи. Пиши подробно…

Наконец всё.

Мама за окном беззвучно шевелит губами. Какая она маленькая среди других провожающих! Машет рукой… У Юльки вдруг запрыгали губы. Не хватает ещё зареветь, сраму не оберёшься! А поезд уже идёт на полный ход, плавно, бесшумно, и мамы больше нет, и улицы плывут вместе с автобусами, грузовиками…

— Попрошу билетики, — говорит сумрачная проводница, появляясь в купе, как туча. — Постельки всем надо?

Пассажирок, кроме Юльки, две: худая энергичная старуха в болонье (лет сто, наверно, а на тощем пальце перстень!) и толстуха с оранжевыми губами. Не повезло, конечно. Возьмутся опекать — слышали все мамины «осторожно» и «не выходи на остановках».

Не выходить? И что, собственно, осторожно? Она из стекла, что ли, или тяжело больная? Ехать всего двадцать три часа, даже суток не натянуло. На вокзале должна встретить тётя Дуся. Ей ещё вчера дана подробная телеграмма: «Поезд такой-то, вагон такой. Юля выезжает такого-то, обязательно встречайте».

Деньги на дорожные расходы и на разные — десять рублей, разменянные на рубли и мелочь, — лежат себе уютненько в новом кошельке, кошелёк хранится в полосатой, с «молниями», дорожной сумке. Не какой-нибудь там хозяйственной, а именно дорожной.

Багаж, кроме сумки, такой: отцовский командировочный чемодан, на который Юлька успела налепить выменянные в школе переводные картинки и даже марку «Отель Бристоль». В чемодане купальный «ансамбль», роскошный свитер в зигзагах, малинового цвета бриджи, платья, сарафаны…

Едут в чемодане и подарки родственникам: тёплый, мохнатый шарф тёте Дусе, ленты и бусы новой сестре… Ракетки для бадминтона. Мыслимо ли не взять с собой бадминтон? Всё Черноморское побережье с утра до ночи режется в бадминтон.

И ещё рядом с чемоданом на верхней полке, укутанная сияющим целлофаном, едет ОНА. Она — это гитара. Сколько слов и стараний пришлось потратить Юльке, убеждая родителей, что без гитары поездка НА КУРОРТ невозможна!

Папа, обегав Москву, потому что вся молодёжь в столице гоняется сейчас за гитарами, достал её где-то на окраине. Под гитару в целлофан засунут самоучитель. Хотя Юлька-то считает, что он ей не очень нужен: с первого дня начала тренькать довольно сносно по слуху…

Входит проводница, сваливает на нижнюю полку одеяла, простыни. Тощая старуха начинает стелить. Толстая, посверлив Юльку глазками, спрашивает:

— Девочка, тебе, пожалуй, лучше на нижней? Свободна ведь…

— Нет, благодарю. Я на верхней.

— Правильно, — неожиданно вставляет тощая. — Тоже предпочитаю верх. Из окна виден мир. Что это у тебя за инструмент? Неужели гитара? Умеешь играть?

— Да. Немного.

Мрачная проводница пришла за деньгами. Кошелёк извлечён из сумки, рубль — из кошелька, Юлька искоса наблюдает, как тощая пассажирка, подставив лесенку, проворно карабкается наверх, ныряет под одеяло и, загородившись ладонью от мелькающего света — поезд катит по мосту, — мгновенно засыпает. Вот вам и «мир»!.. Худая рука с перстнем отваливается и висит в проходе, покачиваясь.

Юлька кое-как застилает свою полку. Матрац съезжает, одеяло ползёт вниз, подушку не впихнуть в наволочку — дома все постели всегда стелет мама.

— Ты её за углы, за углы хватай! — учит толстуха.

И вот Юлька тоже наверху.

Задвигает чемодан и гитару в ноги, ложится на живот, достаёт из сумки коробку любимого плавленого сыра, горсть конфет… Мама говорила: «Сперва будешь есть пирожки, доченька! Слышишь?» Но Юлька ест вперемежку сыр и конфеты. Сыр слепил челюсти — фу, гадость! Она прячет под подушку серебряную обёртку. Конфетные бумажки всегда вроде улик преступления, их туда же. А глаза… глаза впиваются в несущиеся за окном перелески, тёмные овраги, мокрые дачные платформы… Хорошо мчаться вдаль, в неизвестное!

Теперь, пока Юлька, объевшись конфет с сыром, убаюканная перестуком колёс, посапывая, спит на своей полке, можно рассказать, что же это за двоюродная у неё появилась сестра.

На самом деле она скорее четвероюродная. У Юлькиной мамы жила где-то на Севере двоюродная сестра. Долго не писала и вдруг…

«Дорогая Тонечка!

Хочу сообщить, что мы всей семьёй вот уже три года как перебрались на новое место жительства, к солнышку поближе. Так что будем рады видеть вас у себя в гостях. Галина наша вашей Юлечке ровесница. Надумаете — приезжайте. Хоть на всё лето, хоть как. Или присылайте Юлю. И будем очень рады…»

Дальше шёл подробный адрес, где живут, и поклоны, поклоны всем родным. Адрес был заманчивый: до моря недалеко, весна ранняя, в Москве май ещё холодный, здесь же всё в цвету; в Москве воздух от машин тяжкий, у них — лучший на побережье…

И когда Юлька, простудившись на катке, где начала учиться фигурному катанию, стала прихварывать, родители решились. Выпросили в школе, благо у дочки отметки неплохие, разрешение выехать ей весной пораньше и отправили свою единственную, ненаглядную к родичам в Крым. Всё ясно, правда?

Стройный загорелый молодой человек в белой тенниске стоял у голубого мотоцикла. На лбу у молодого человека, поднимая золотые волосы, темнели громадные выпуклые очки.

Лавина пассажиров двигалась с вокзала.

Молодой человек шарил глазами: как угадать? Вот девочка, накренившись под тяжестью корзины, идёт за старушкой — не она; вот две в платочках и сарафанах — нет, местные. А вот, кажется, похожая…