Джеральд Даррелл - Филе из палтуса (с иллюстрациями)

Впервые она возникла в моем поле зрения на втором ярусе автобуса номер 27, который величественно катил по улицам целебнейшего среди морских курортов Борнмута, где я тогда жил. Я сидел в автобусе сзади, Урсула со своим спутником занимала сиденье передо мной. Возможно, я не обратил бы на нее внимания, если бы не голос Урсулы, такой же мелодичный и пронзительный, как голос певчей канарейки. Вращая головой в поисках источника сладкозвучного родосского акцента, я увидел профиль Урсулы и уже не мог оторвать глаз от нее. Короткие темные кудри словно нимбом обрамляли ее головку, оттеняя красоту необыкновенного лица. Огромные глаза были сочного синего цвета – так выглядят на солнце незабудки, их обрамляли длинные темные ресницы под очень темными, неизменно поднятыми бровями. Губы ее по форме и складу были предназначены отнюдь не для потребления копченой сельди, или лягушачьих лапок, или кровяной колбасы, ровные зубы отличались совершенной белизной. Но самой изумительной чертой ее лица был нос. Я в жизни не видел ничего подобного. В меру длинный, он сочетал три различных стиля. В основе прямой, классический, греческий, он у кончика странно преображался, задираясь кверху, точно у китайского мопса, а самый кончик был совсем плоский, словно его кто-то аккуратно сточил. При таком описании он покажется вам скорее безобразным, но могу заверить вас, что это был просто очаровательный нос. Молодые люди при первом же взгляде на этот нос безнадежно и слепо влюблялись в него. Он был такой чарующий, такой уникальный, что вас немедленно обуревало желание познакомиться с ним поближе. Меня он так обворожил, что я не сразу смог сосредоточиться на подслушивании. Зато, прислушавшись к беседе Урсулы с ее спутником, я открыл еще одну прелестную черту обладательницы необыкновенного носа – беспрестанную, суровую, решительную расправу с английским языком. Если другие люди покорно изъясняются на родном языке так, как их учили с детства, то в обращении Урсулы с ним просматривались черты древней кельтской воительницы. Она, если можно так выразиться, хватала английскую речь за загривок, основательно встряхивала ее и выворачивала наизнанку, заставляя слова и обороты покорно выражать понятия, отнюдь не свойственные им.

Сейчас, наклонясь к своему спутнику, она продолжала дискуссию, которая началась до того, как я вошел в автобус.

– И папочка говорит: «Что в лоб, то на лбу», но я не согласна. Тут явно огонь без дыма, и, по-моему, кто-то обязан сказать ей об этом. А ты как считаешь?

Молодой человек, похожий на ищейку, страдающую несварением желудка, явно был не меньше моего озадачен ее утверждением.

– Не знаю, – ответил он. – Щекотливая ситуация, верно?

– Это совсем не смешно, дорогуша, это серьезно.

– У некоторых людей, – сказал молодой человек с видом греческого философа, рассыпающего жемчуг мудрости, – у некоторых людей так уж заведено, чтобы правая рука не знала, что делает левая.

– Боже! – воскликнула Урсула. – Мои руки никогда не знают, что я делаю, но суть не в этом. Я хочу сказать… О-о-о! Нам здесь сходить. Дорогуша, пошевеливайся.

Я провожал взглядом ее движение по проходу. Высокая, одетая небрежно, но элегантно, гибкая, подвижная фигура из тех, при виде которых у молодых людей роятся в голове распутные мысли, длинные ноги дивной формы. Я смотрел, как она спускается на тротуар и, все так же оживленно беседуя со своим спутником, исчезает в толпе праздных гуляк и посетителей торговых точек.

Я вздохнул. Такая прелестная девушка, и как же жестоко поступила судьба, подразнив меня этим видением, чтобы тут же разлучить с ним. Однако я ошибался – не прошло и трех дней, как Урсула вновь возникла на моем жизненном пути, чтобы оставаться там с перерывами следующие пять лет.

Один друг пригласил меня к себе на день рождения, и, входя в гостиную, я услышал похожий на флейту, звонкий голос девушки из автобуса.

– Я прирожденный беспутник, – серьезно объясняла она высокому молодому человеку. – Страсть к путешествиям у меня в крови. Папочка говорит, что я настоящая недоседа.

– С днем рождения, – поздравил я хозяина. – И за то, что я принес тебе такой драгоценный подарок, прошу представить меня тому поразительному носу.

– Ты говоришь про Урсулу? – удивился он. – В самом деле хочешь познакомиться с ней?

– Превыше всего на свете, – заверил я его.

– Ладно, только я ни за что не отвечаю. Если она за тебя возьмется, быть тебе в сумасшедшем доме. Местная психушка уже битком набита ее приятелями.

Мы подошли к девушке с восхитительным носом.

– Урсула, – обратился к ней мой друг, стараясь говорить безучастно, – позволь познакомить тебя. Джерри Даррелл… Урсула Пендрагон Уайт.

Урсула обернулась, обвела меня пристальным взглядом синих очей и одарила дивной улыбкой. В анфас ее нос выглядел еще очаровательнее, чем в профиль. И я был сражен наповал.

– Привет, – сказала она. – Это ведь ты слывешь жуковедом?

– Я предпочел бы славу элегантного, симпатичного, остроумного, бесшабашного прожигателя жизни, – печально ответил я. – Но если ты предпочитаешь, чтобы я был жуковедом, так тому и быть.

Она рассмеялась, и смех ее был подобен звону бубенчиков.

– Прости, я грубо выразилась. Но ведь это ты человек, который любит животных, верно?

– Да, – признался я.

– Тогда ты как раз тот, кто мне нужен. Я уже несколько дней спорю с Седриком. Он жутко упрямый, но я уверена в своей правоте. Собаки ведь могут предсказывать, верно?

– Ну… – рассудительно произнес я, – если битьем научить их говорить…

– Да нет же, нет! – нетерпеливо отрезала Урсула, точно разговаривала с несмышленым ребенком. – Предсказывать, понимаешь? Они видят призраков, могут предупредить тебя о близости смерти и так далее.

– Ты хочешь сказать – они предчувствуют? – осторожно справился я.

– Ничего подобного, – отрезала Урсула. – Я подразумеваю именно то, что сказала.

После того как мы основательно обсудили благородные свойства и пророческий дар собак, я ловко перевел разговор на музыку. Мне удалось добыть билеты в концертный зал, и я подумал, что вот достойный и культурный способ завязать дружбу с Урсулой. Итак, я спросил, любит ли она музыку.

– Просто обожаю. – Она восторженно закатила глаза. – Если музыка, как говорят, язык любви, давай закусим.

Она с улыбкой посмотрела на меня.

– Ты хочешь сказать… – неосторожно начал я. Теплый, отуманенный любовью взгляд Урсулы разом

преобразился, глаза ее уподобились подернутым льдом цветкам барвинка.

– Только не объясняй мне, что я хочу сказать, – взбунтовалась она. – Все мои приятели этим занимаются, меня это приводит в бешенство. Без конца исправляют и исправляют меня, точно я… какая-нибудь контрольная работа.