Вячеслав Крашенинников - По Декану

Музыкантов было трое. В руках старшего из них был гармониум — небольшая переносная фисгармония, на которой играют правой рукой, а левой шевелят небольшие мехи. Слева сидел барабанщик с парой дхоляков — небольших конусообразных барабанов. Справа стоял на коленях человек, отбивающий такт хлопками ладоней. Это и были каввали — народные музыканты и певцы, без которых не обходится ни один урс или праздник.

Люди потеснились, давая мне место возле самого сад-жады — наследника старого пира. Саджада был грузен, с черной окладистой бородой. На нем была просторная коричневая хламида, громадный пестрый тюрбан, на ногах сандалии.

— Русский профессор? Из Османского университета? — спросил он по-английски.

— Да, пришел послушать каввалей.

— Милости просим! — кивнул саджада.

Наш приход на какой-то миг отвлек внимание присутствующих, но вскоре все пошло своим чередом.

Каввали — явление чисто индийское. Каввалем может стать всякий. Соберутся несколько человек музыкантов, раздобудут гармониум, дхоляк и ходят по урсам и праздникам, подрабатывая на жизнь. Каввали, которые знают персидский язык и газели больших персидских поэтов, к тому же обладающие хорошим музыкальным слухом, — желанные гости на урсах, торжественных вечерах и собраниях. Лучшие из них нередко выступают по хайдарабадскому радио, их музыка записывается на грампластинки. Многие из каввалей — настоящие артисты, пользующиеся большой известностью и всеобщим признанием.

Когда я сел возле саджады, только что игравшие музыканты, собрав инструменты, встали с коврика. Получив от саджады несколько рупий, они отошли в сторонку, слушать вместе со всеми других музыкантов, которые уже рассаживались перед аудиторией.

Старший из новой партии каввалей пробежал пальцами по клавишам гармониума, и владелец дхоляка — барабана — настроил свой инструмент, подбивая молоточком особые клинышки в деке, отчего кожа на барабане натягивается или, наоборот, ослабевает. Среди полного молчания все трое откашлялись, еще миг — и полилась песня!

Человек, игравший на гармониуме, низким голосом запел персидскую духовную газель. Двое других каввалей поддерживали его. Отбивая такт на барабане и хлопая в ладони, они высокими голосами подхватывали последние строфы куплетов.

Певцы пели с большой страстью и подъемом. Медленно раскачиваясь в такт мелодии, они в наиболее патетических местах возводили руки к небу, словно адресуясь к самому богу.

За первой газелью последовала вторая, третья, четвертая. Каввали вкладывали в пение все свое мастерство, всю душу, и это оказывало немалое действие на слушателей. Сидевший возле каввалей человек с пронзительными черными глазами и крючковатым носом — типичный араб — вдруг с воплем вскочил на ноги. Вскинув руки, задрав голову вверх, он вышел на середину круга и, сделав несколько судорожных конвульсивных движений, с тяжелым ревом рухнул к ногам саджады. Саджада обнял его, погладил по голове. Вскоре араб вернулся на свое место и снова вперил исступленный взгляд на клавиши гармониума.

Многие из присутствующих в кханкахе плакали, порывались выскочить на середину и упасть к ногам саджады. Откуда-то из-за угла, шатаясь, с плачем вышел старик и по-старчески неловко завертелся на одном месте волчком. Он был в экстазе. Правая его рука с вытянутым кверху указательным пальцем была поднята высоко над головой. Соседи, вскочив с ковриков, встали вокруг старика и, когда тот обессилел, мягко опустили его на пол, где он и растянулся в изнеможении.

Вся обстановка в кханкахе могла сбить с толку кого угодно. Общий плач, вопли, бросание к ногам саджады, катание по полу и дикие танцы пришедших в исступление людей — все это было слишком необычно и, казалось, шло против разума.

После пяти-шести часов сидения на полу у меня разломило спину. Воспользовавшись перерывом, когда менялись каввали, я ушел, поблагодарив саджаду за гостеприимство.

Снаружи кханкаха было тихо и спокойно. Подавляя все кругом, высилась громада Макки масджид. В переулочке играли дети. Обыденная обстановка успокоительно подействовала на нервы, взвинченные виденным. Я поехал домой.

— Вы ушли слишком рано! — говорил мне позже Таир Али Хан. — Под конец выступила лучшая в Хайдарабаде партия каввалей.

— Там была такая обстановка, что мне стало не по себе.

Таир Али Хан засмеялся.

— Ну что вы! Просто не привыкли. Это часть старых традиций Хайдарабада. Откровенно говоря, жаль, что они так быстро исчезают…

— Скажите, а на что живет саджада, на какие средства содержит он кханках?

— На средства людей, которые считают пира своим духовным наставником. Вы видели, как саджада давал деньги каввалям?

— Видел.

— Он платил им не из своего кармана. В окрестных мохалла живут тысячи людей, верящих в пира. Они и поддерживают саджаду. Правда, все это не то, что было раньше. В былые времена правительство низама выделяло саджадам большие джагиры. Но земли эти сейчас у них отобрали, поэтому даргахи и кханкахи мало-помалу приходят в упадок.

— А почему плакали все эти люди?

— Считается, что слезы очищают души присутствующих и пир лучше слышит их молитвы. Впрочем, вы не очень верьте этим слезам. Помните вы старика, который выскочил на середину и начал кружиться?

— И потом упал?

— Ну да. Порой люди в кханкахах в самом деле доводят себя до экстаза и танцуют словно одержимые. Это состояние называется халь. В таком состоянии, как полагают, человек бывает «ближе всего к богу». Но в слезы этого старика я не верю — от его платка сильно пахло луком. Значит, слезы прошибли его не от избытка веры.

Таир Али Хан снова засмеялся.

— А газели там пелись чудесные! — добавил он мечтательно. — В другом месте таких не услышишь.

В старину святые пиры пользовались громадным влиянием и авторитетом в народе. Они напоминают святых старцев старой России, у которых искали утешения простые люди, доведенные до отчаяния тяжкой, безотрадной жизнью.

Пиры немало потрудились в деле распространения ислама и его доктрин в Индии. Очень часто они знали несколько языков. Многие из них оставили после себя обширные сочинения на персидском, арабском языках и на ранней форме языка урду.

Из истории известно, что все властители Индии признавали пиров своими духовными наставниками. Могущественный император Аурангзеб почитал одного из пиров города Аурангабада. Правитель Майсура Типу Султан был привержен памяти пира Гесудараза Банданаваза, чей громадный даргах уже много веков высится в городе Гулбарге (штат. Майсур).

Среди пиров было немало жуликов и проходимцев. Иллюстрацией этому может служить сравнительно недавний пример.