Михаил Водопьянов - Повесть о первых героях

Весной 1933 года Ляпидевский демобилизовался и перешел на работу в гражданскую авиацию. Его направили рейсовым пилотом на Дальний Восток. Тут впервые скрестились летные пути мой и Ляпидевского.

…В январе 1930 года я открыл воздушную линию из Хабаровска на Сахалин. Самолет стал доставлять пассажиров из краевого центра на далекий остров за пять-шесть часов. А ведь ранее туда добирались на лошадях и собаках вдоль замерзшего Амура, а затем по льду Татарского пролива, и поездка эта занимала по меньшей мере тридцать суток.

Каждому командированному на Сахалин выдавалось 2 тысячи рублей: одна тысяча на приобретение меховой одежды, другая — на продовольствие, наем лошадей и собак. Билет же на самолет стоил 350 рублей.

Авиация нужна была здесь, как нигде.

Помнится, как, пролетая впервые над Амуром, мы увидели под крылом маленькую деревушку на высоком берегу. Это было Пермское — то самое, на месте которого несколько лет спустя вырос город молодежной славы — Комсомольск-на-Амуре.

Во время посадки в селе Мариинском нас встретили очень недружелюбно. Оказывается, здесь проживало немало кулаков, которые изрядно наживались на извозном промысле. Они смотрели на летчиков как на опасных конкурентов, отбивающих у них доход. Командированные передвигаются на лошадях, дают хороший и верный заработок, а тут вдруг — аэропланы!

Из Николаевска мы вылетели на Сахалин. Местные жители нас пугали:

— Татарский пролив славится неожиданными ураганами. Если там пароходы выкидывает на берег, то ваш самолет подавно может изломать. По четыре-пять дней суда штормуют в море и не могут подойти к берегу. Да и вообще Татарский пролив очень редко бывает спокоен.

— Вы же о летнем времени говорите, — заметил я.

— Это все равно, зимой еще хуже. Выпадет снег, ровно покроет землю, а потом свирепый ветер наметет высоченные надувы. Здесь ровного места не сыскать.

Работая больше года «воздушным извозчиком» на маршруте Хабаровск — Сахалин, я не раз убеждался, что в этих предупреждениях была большая доля истины.

Ляпидевский, летая уже по оборудованной трассе, без всяких приключений и аварий доставлял почту и пассажиров из краевого центра в Александровск, на Сахалин, на Охтинские нефтепромыслы.

Вначале ему нравилась линейная служба, привлекали незнакомые места, встречи с людьми. Потом облетанная «от куста до куста» трасса надоела. Рейсовый пилот заскучал. Ему хотелось совершить что-нибудь замечательное, удивительное, большое и значимое. Подвиг? Нет, просто что-нибудь очень нужное Родине. Ляпидевского неудержимо тянуло туда, где потрудней.

Такими самыми трудными, не освоенными авиацией местами являлись тогда необозримые просторы Крайнего Севера. И самолет был здесь особенно желанным, но пока еще редким гостем.

Об Арктике Ляпидевский не имел ни малейшего понятия. Но рассказы побывавших там летчиков настолько его увлекли, что он отправил в Главное управление Северного морского пути ходатайство о переводе в полярную авиацию.

Летная работа в суровых условиях Арктики была уравнением со многими неизвестными не только для Ляпидевского. Жестокие морозы, частая многодневная пурга, отсутствие ориентиров в ровной снежной пустыне, почти полное безлюдье — все это необыкновенно усложняло и в то же время делало романтическим труд полярного летчика.

Например, на громаднейшей территории Чукотского полуострова, где свободно бы разместился десяток малых и средних европейских государств, проживало около пятнадцати тысяч чукчей и эскимосов. Вдоль северного побережья тянулась редкая цепочка крохотных селений, удаленных на десятки, а иногда и сотни километров друг от друга. Здесь, у моря, сосредоточилось две трети всего населения Чукотки, промышлявшего охотой на морского зверя. Ведь шкуры и мясо моржей, тюленей, нерпы — это и крыша над головой, и одежда, и единственный продукт питания, а жир освещает и обогревает жилище.

В глубине полуострова, в тундре, — кочевники. Их богатство — олени и пушной зверь.

Местные горные хребты были нанесены на карты очень приблизительно, без указания высоты вершин.

Связь Чукотки с внешним миром поддерживалась с помощью двух-трех радиостанций. Ни одна регулярная авиалиния здесь, конечно, не пролегала, в эпизодические перелеты считались большой редкостью. Средством сообщения летом служили прибрежные воды, а зимой — «лающий транспорт».

Вот в какие края попал по доброй воле молодой летчик Анатолий Ляпидевский.

Он получил важное задание — вывезти людей с трех кораблей, зазимовавших во льдах. Для этого надо было два самолета АНТ-4 доставить сначала на пароходе из Владивостока в бухту Провидения, собрать их там и уже затем перебросить дальше, на север. Ляпидевскому поручили эту сложную задачу, вероятно, потому, что он уже летал на двухмоторных самолетах и не имел на своем авиационном счету ни одной аварии.

В бухте Провидения, которую ограждают два хмурых, лишенных всякой растительности мыса, машины, разобранные на части, спустили с борта на лед и тут же спешно скрепляли их.

Здесь же, в бухте Провидения, в конце ноября Ляпидевский узнал о бедственном дрейфе «Челюскина». Становилось ясно, что челюскинцев придется спасать с воздуха.

Несколько раз Анатолий пытался долететь до Уэлена, а оттуда к затертому льдами кораблю, но из-за неисправности моторов каждый полет приходилось прерывать на половине пути.

Механики, как и командир корабля, новички в Арктике, не знали, как заставить капризные моторы бесперебойно работать при низкой температуре. Они изучали Север, можно сказать, посредством обмороженных лиц, ссадин на руках, решения очень простых повсюду, но головоломных здесь задач. Как, например, подогреть воду для моторов? Не сразу сообразили соорудить для этой цели своеобразный «титан» из двух пустых железных бочек из-под бензина. Топили его плавником, обильно политым машинным маслом. Вода на сорокаградусном морозе грелась так медленно, что порой удавалось запустить лишь один мотор, а на второй уже не хватало светлого времени. День был короткий — казалось, солнце только вспыхнет над сопкой и тут же спрячется за горизонт. А до Уэлена лететь два с половиной часа.

И все же Ляпидевский сумел долететь до Уэлена. Это был его первый полет на Севере.

Дважды пытался АНТ-4 пробиться сквозь пургу и туманы к терпящему бедствие кораблю. И опять подводили проклятые моторы.

Не имея арктического опыта, Ляпидевский полетел однажды в открытой кабине без меховой маски. А мороз стоял тридцатипятиградусный. Леденящий ветер слепил веки. У летчика заныло лицо, он сдернул с руки перчатку и приложил ее к лицу. Ветер вырвал перчатку и забросил за борт. Голой рукой не поведешь самолет, у которого к тому же начал давать перебои левый мотор. Стиснув зубы от острой боли, Ляпидевский повел самолет на посадку. В этот раз Анатолий сильно обморозил щеки и нос. Почерневшая кожа горела, кровоточила.