Клементина Бове - Королевишны #3колбаски [litres]

– По ходу, адски напряжная штука! Зачем ты в неё играешь?

– Ну да, напряжная, но это шедевр! Нужно сводить счета, зарабатывать кучу денег, но главное, тратить по-умному, а если, например, ты теряешь чей-то багаж или впускаешь папарацци, когда какая-нибудь звезда прилетела частным рейсом, то всё, ты попала! Будешь платить возмещение ущерба, вот и дыра в бюджете.

– Звучит нереально замороченно.

– Ну, не так, как «Китчен Раш». Там ты директор огромной сети фастфуда – или мегашикарного ресторана (на выбор). И надо за всем уследить! Если кухни грязные, в еде могут найти сальмонеллу – жуткая вещь, говорю. Есть посетители, которые пишут адские отзывы, даже если всё идеально. И трудовая инспекция ходит проверять, нормально ли ты платишь работникам. А если, не дай бог, официант вдруг опрокинет поднос кому-то на голову…

– Ладно-ладно, я, похоже, ухватила суть. Отдых, конечно, сомнительный, но идею я поняла.

– Ну а ты чем занимаешься, когда не на учёбе?

– Я…

( Честные ответы, в порядке частотности:

Тискаю Колобульку.

Читаю философские книжки майн Фатера .

Готовлю по рецептам из интернета.

Ищу рецепты в интернете.

Пишу разные штуки вроде рассказов. Но вообще это совершенно секретно, так что забудь сразу, немедленно, прямо сейчас. Давай-давай.)

Что я ответила Астрид:

– Да так, всяким-разным.

Ну да, меня так просто не возьмёшь. Я не выкладываю всю свою жизнь первой встречной блондинке с гноящимися глазами, которая может разболтать потом всем подряд.

(Один раз я так сделала: то была девчонка по имени Од, которая до того меня обожала, что на всех её фотках в соцсетях мы были вместе. И поскольку она была так мила, я делала за неё домашку и давала списывать на контрольных. А ещё я делилась с ней всеми оттенками моей горькой обиды на Мало, потому что тогда мне было не плевать, ведь я была ещё маленькой и мне не хватало зрелости. Но, увы, моя дружба с Од лопнула… как кровяная колбаса в кастрюле, когда до меня вдруг дошло, с одной стороны, что она выкладывает фотки со мной как раз потому, что я такая колбасятина, для контраста – а контраст, надо признать, получался мощный, рядом со мной она сошла бы за топ-модель, – а с другой стороны, что она постоянно треплется про мою Малосскую эпопею с уже настоящими подружками, пока я пишу за неё сочинения на перемене.)

(С тех пор я начеку.)

А! Вот мы уже и в Венне. Невысокие дома-коробки все в жёлтых прямоугольниках, внутри то и дело мелькают тени.

– Э-э… а не поздновато стучаться в дверь к незнакомым людям? – спрашивает Астрид.

Мда, уже 22:10. Но в доме, где живёт семья Идрис, почти все окна горят. Смотрим на список жильцов над домофоном: они на четвёртом. Смотрим вверх: победная линия жёлтых окон, как в «пять в ряд».

Бззззззззззззззз!

– Да? – Из грязной дырчатой паутинки пробивается сквозь треск глубокий тёплый голос.

– Добрый вечер, мсье, мы подруги Хакимы. Она дома?

– Подруги Хакимы?

Эта новость на секунду повергает мсье Глубокий-Тёплый-Голос в недоверчивое молчание. Затем раздаётся:

– Хакима! У тебя есть подруги!

(Возможно, знак восклицания на самом деле был знаком вопроса.)

На заднем фоне возникает тонкий голосок:

– А?

– У тебя подруги, тут, внизу.

– Это кто?

– Это кто? – спрашивает мужчина с голосом обольстителя.

Я таинственно отвечаю:

– Две Колбасы.

Он повторяет Хакиме.

Тишина.

Щёлк – и дверь открывается.

– Четвёртый этаж, налево.

Мы игнорируем лифт и ползём вверх по тёмным лестницам: площадка первого этажа пахнет картофельной запеканкой с сыром, второго – пиццей, третьего – курицей карри и, наконец, четвёртого – шоколадным пирогом.

«Грз-з-з!» – подаёт голос звонок, когда я нажимаю на пластмассовый кружочек рядом с бумажной полоской «Семья Идрис».

Дверь открывается. Сперва мне кажется, что передо мной никого. Потом я опускаю глаза и понимаю, что дверь нам открыл бог.

Говоря «бог», я вовсе не имела в виду морщинистого деда с белой бородищей. Нет-нет, я не про библейского бога (тот довольно скучный тип). Я про бога природы, бога ветров, медведей, кошек и черешен – бога, который творил мир, вытягивая верхушки гор кончиками пальцев и пробивая пяткой каньоны головокружительной глубины. Бога солнца, который каждое утро тянет дневное светило за своей необъятной колесницей, чтобы пробивались ростки.

Нет, он даже не бог солнца, он – само Солнце, собственной персоной.

Ослепительное Солнце.

Ну и представьте сами, когда я увидела Солнце вот так, на пороге, у меня – осторожно, плохая шутка! – отнялись ноги.

Почему плохая? Потому что, как оказалось, милые мои детки, открывший нам дверь юноша был без ног.

Почему их у него не было, это я узнала не сразу. А пока просто остолбенела от изумления и от любви.

Короче, Солнце сдержанно здоровается с нами и пропускает нас внутрь, одним взмахом руки отогнав свою колесницу, то есть кресло-каталку, вглубь коридора.

Астрид подталкивает меня, и я вступаю в квартиру, переводя дыхание, – как-никак только что влюбилась в дневное светило.

В квартире, светлой и сплошь обитой тканями тёплых тонов, головокружительно пахнет шоколадным пирогом. Хакима как раз несёт его на подносе с пылу с жару: она вынимала его из духовки, когда мы позвонили.

Вот и третья наша Колбаса. Она даже меньше, чем я думала, и пугливая, как воробушек. Жестом она приглашает нас сесть за низкий столик и разделить с ними трапезу. Я отмечаю, что глаза у неё, в отличие от Астрид, не красные. Зато под ними синяки. Получается, она не плакала? А почему такой усталый вид?

– Кусочек пирога? – шепчет она.

– О! Раз уж он на столе, – отвечаю я скромно.

– Даже не знаю, стоит ли, – вздыхает Астрид, будто внезапно решила сесть на диету. – Но что ж, пожалуй.

В любом случае долго бы она не продержалась: пирог из тех, что тают во рту, как камамбер. Вокруг стола стоят коричневые кожаные пуфы, их бока золотятся от тёплого света торшера. На пуфах сидят Хакима, её отец и мать, но Солнце, увы, затмилось – её брат скрылся где-то в недрах квартиры. По телевизору идут новости без звука.

Мы неловко представляемся: Астрид Бломваль, Мирей Лапланш.

– Вы не из шестого класса, – замечает мадам Идрис.

– Нет, – признаёт Астрид.

– Но вы дружите с Хакимой?

– Мы сёстры по несчастью, – объясняю я. – По той истории с Колбасами.

Тут я понимаю, что снова упустила прекрасную возможность помолчать (любимое мамино выражение).

– Что ещё за колбасы? – недоверчиво спрашивают родители Хакимы и поворачиваются к дочери.

Хакима говорит им кучу всего на арабском. Я придумываю про себя перевод: «Нет-нет, папа, я не ела колбасы, клянусь, просто эти идиоты в школе выбрали меня Колбасой, это значит уродиной, обзывательство такое». Когда она кончает, вид у них печальный. Астрид кладёт Хакиме руку на плечо – не особо решительно, но она хоть решилась.