Клементина Бове - Королевишны #3колбаски [litres]

Хакима вздыхает:

– Вот бы попасть туда, на этот приём, и прокричать всем этим журналистам правду про Шегуба, заставить взглянуть правде в лицо…

– Хакима! – ворчит Солнце.

Но тут же Астрид бормочет под нос:

– Увидеть живьём «Индокитай»…

Так что я и сама шепчу про себя:

– У меня тоже есть повод туда пойти. Очень веский повод.

Странно, вот так совпало.

Такие разномастные… но общие причины быть там 14 июля, ворваться на их ежегодную вечеринку и – да, почему нет? – напомнить им о нашем существовании .

А если уж объявиться, то надо с блеском, дерзко – верно?

Ну и вот.

Так в день конкурса «Золотая Колбаса» у меня родилась идея.

Отправиться в Париж…

Приехать ровно 14 июля…

И вломиться на их елисейскую вечеринку.

Часто, когда спускаюсь ночью на кухню заварить укропного чая (в робкой надежде всё-таки уснуть), я слышу, как мама и Филипп Дюмон спорят, ссорятся или мирятся в постели (жуть). К счастью, сегодня они спорят.

Обо мне, само собой.

– Она несчастный ребёнок, – бормочет мама. – Я чувствую, что ей тяжело.

– Это нормально, Патрисия, она подросток.

– Она что-то пишет, я знаю, она пишет. Какие-то рассказы, но мне показывать не хочет.

– У неё должны быть свои секреты. Имеет же она право на какую-то личную жизнь, отдельную от нас, верно? Не надо держать её на поводке.

– Она не гуляет с друзьями. У неё и друзей-то нет. Сидит сиднем в своей комнате, не хочет ходить в бассейн, и я вижу – это всё комплексы, она стесняется своего тела. Красивые вещи не носит… и будто нарочно даже старается выглядеть поуродливей!

– Патрисия, ей пятнадцать с половиной. В таком возрасте я сам был как она, застенчивым, закомплексованным. И потом, эта нехватка ориентиров, из-за того что отец не хочет её признавать, – это тоже играет свою роль.

– Да ну, – говорит мама, – это всё она выдумала, только чтобы меня донимать. Плевать ей на отца!

Ну всё, хватит. Чтобы прекратить их трёп, я сама начинаю болтать с первым попавшимся под руку существом:

– Ох, Колобулька, дорогой! Знаешь, я так волнуюсь за маму!

И тут же отвечаю за Колобульку тоненьким голоском вроде того, что у сиамских котов в «Леди и Бродяге»:

– Почемуррр, Мирррей? Почемуррр ты волнуешься?

– Потому что она пишет, пишет что-то и никому не показывает, даже Филиппу Дюмону! Я видела, как на днях она прятала в свой письменный стол толстенную рукопись!

– Нужно дать ей жить своей жизнью, Мя-а-аурей! У неё есть право на свои секрррреты!

Дверь открывается, расстилая световой коврик по коридору. Мама в бледно-голубой ночнушке, под хитрым кружевом видно груди.

– Очень смешно, Мирей, очень смешно.

– Что? Я вообще с котом сплетничаю. Колобулька, поздоровайся с мамочкой!

– Добррррый вечерррр, мамочка! – Я приседаю, чтобы помахать его лапкой.

– Не могу поверить, что ты рылась в моём ящике.

– Я? Рылась? Тут не надо быть археологом, чтобы заметить твой кирпич рядом с мотком скотча. «Сущность и удивление», автор – Патрисия Лапланш. «К философии непредвиденного». А что, заголовок звучит! О чём та-а-ам?

– Уже поздно, пора спать, Мирей.

– Ты посылала его в издательства?

О, тот самый вздох! Вздох, который говорит: «Моя дочь такая! Такая… такая… ну просто…» Вздо-о-о-ох!

– Пока что, если тебе интересно, я отправляла её только одному издателю. И он её не взял.

– Почему? Он что, тупой как пробка, твой издатель? Кто это? Галлимар?

– Тебе-то что с того?

– Если это он, то он последний лузер. Нет, серьёзно: триста страниц концентрата Патрисии Лапланш, твоя моська на обложку, и – хоп! – премия за Главную Высоколобую Писанину года в кармане! А то ещё и ленточкой обернуть… «Катрин Денёв от философии»?

– Спасибо, дочка, я приму к сведению твои невероятно ценные советы. Конечно, коль скоро ты была в Париже целых два раза – из них один в моём животе, – то уж точно знаешь всё о столичных издательствах, особенно о тех, что специализируются на трудах по феноменологии.

– ФеномеНАлогии, обожаемая мамулечка… ведь ты у меня ФЕНОМЕНАЛЬНАЯ, что уж там! (Внушительным голосом.) В будни она тащит на себе прыщавую школоту. В выходные – пишет трактат по феноменологии. Скоро на экранах: Патрисия Лапланш в блокбастере «Феноменальная» .

– Ну-ну. А пока что, судя по всему, они полагают, что училка из провинциального лицея, а не профессор парижского универа – это совсем не феноменально.

– Ну что сказать, отсталые люди. Ты пошлёшь в другие издательства?

– Это всё не важно, Мирей.

Встревает Колобулька, подняв лапу:

– Давай, скажи «мня-а-у-у», мур-рмуля! Прррошу!

– Ложись, Мирей. Уже поздно, давай спи.

– Стой-стой-стой, я тебе что-то расскажу, мамулечка, я должна тебе рассказать, это просто бомба! Я сегодня влюбилась в Солнце, а ещё у меня две новые подружки, но это ещё не всё: мы собираемся пробраться на приём в Елисейском дворце 14 июля – это уже решено, мы как раз продумываем детали, чтобы организация была на должном уровне, потому что там будет генерал Шегуб, который оттяпал ноги Солнцу, а он брат моей новой подружки (ну, одной из двух), а ещё «Индокитай» – любимая группа второй новой подружки, так что мне придётся ознакомиться с их творчеством, ну и майн фатер Клаус, конечно же, которому я планирую сообщить, что я его дочь и что ему лучше признать тот инцидент с презервативом! Так вот, так вот, мамочка, что ты мне посоветуешь, мне и остальным двум Колбасам? Как нам лучше добираться до Парижа и вламываться на эту елисейскую вечеринку? Вламываться – значит проникать со скандалом. Ну? Что посоветуешь?

– Езжайте на великах – ноги накачаете.

И – хдыщ! – хлопает дверь.

Филипп: Что она там говорила? Я ничего не понял. У неё был солнечный удар?

(Да, Филипп Дюмон! Удар, да ещё какой! Вот только бывает ли крем от сердечных ожогов? Иначе меня не спасти.)

Мама ( вздыхает ): Кто знает, что там в голове у этого ребёнка.

Филипп: Но… это правда, ты написала книгу, дорогая? Философский трактат?

Мама: Ох, Филипп, ради бога…

Филипп: Нет, постой, послушай, это же прекрасно, уже столько лет…

Мама: Я не хочу об этом говорить, и это в любом случае не важно. Я хочу спать.

Филипп: Но ты посылала его…

Мама: Филипп! Дай поспать.

Щёлк – гаснет свет.

М-м-муа – не слишком страстный поцелуй, призванный включить режим ночи любви.

Бух-бух – пёс Мурлыка располагается на их одеяле, тем самым делая практически невозможными даже самые робкие попытки перейти к означенной ночи любви.

Ну а я пишу Хакиме и Астрид эсэмэску:

Дражайшие мои Колбасенции, мать подсказала мне гениальную идею. Мы поедем на великах. Встречаемся завтра в 13–14 ч у моего гаража.