Юрий Симченко - Тундра не любит слабых

В последнем возражении есть какая-то доля истины. Оторванные от занятий родителей, школьники потом с большим трудом овладевают секретами оленеводства, зачастую не желают продолжать дело отцов, стараются остаться жить в поселках. Не потому ли среди оленеводов преобладают люди пожилого, а то и преклонного возраста, ибо молодежь не желает обрекать себя на долгие месяцы кочевой жизни, лишенной каких бы то ни было удобств?

И есть, наконец, третий тип родителей, которые хотя и понимают необходимость образования, но не желают расставаться с детьми на долгие месяцы, отдавать их в интернат, в чужие руки. Все ненцы очень любят детей, я бы даже сказал, что у них существует своеобразный культ ребенка, чуждый, однако, всякого сюсюканья и угождения. Ненцы относятся к детям серьезно, рано предоставляют им самостоятельность и не надоедают опекой. И все же отцу и матери, естественно, хочется видеть сына или дочь не время от времени, в дни приезда на факторию, а изо дня в день.

Так что ненцы-оленеводы (а на Ямальском, Гыданском и Тазовском полуостровах в оленеводстве занята большая часть населения) не очень охотно отпускают детей в интернаты. Порой учителям приходится прибегать к помощи властей. Да и детвора, привыкшая за три месяца каникул к вольготной кочевой жизни, не торопится возвращаться в тесные классы. Не надо обвинять ребят в лености, нежелании познавать науки. Если говорить без ханжества, то десяти- двенадцатилетнему мальчугану (на любых широтах, не только в тундре) куда интереснее заниматься делами взрослых — работой ли в поле на комбайне, охотой ли, рыбалкой в тундре, чем сидеть за партой и «проходить» историю или арифметику.

Кстати, об арифметике. Школьники здесь зачастую никак не могут уразуметь условия задач такого типа: «Женя и Валя нашли корзинку с тремя яблоками. Женя получил две трети найденного. Сколько яблок досталось Вале?» Что такое яблоки — они представляют, сюда иногда завозят. Но непонятны другие обстоятельства. Если нашли, значит, кто-то потерял, забыл. Как же можно делить чужие яблоки? Надо найти их владельца и вернуть корзинку! (Между прочим, на Севере население до прихода русских купцов не знало ни замков, ни воровства. Сейчас замки продаются и ставятся, но пользуются ими по назначению лишь в складах, магазинах. Все остальные двери в Антипаюте и других селениях, где я бывал, не запираются. Если хозяев нет дома, в дверные скобы вставлена веточка или щепка, чтобы собаки не заходили.) И второе: почему это Женя получил вдвое больше Вали? Несправедливо! Надо поровну. (Это тоже характерная черта северных народностей: равность всех при дележе пищи. Впрочем, тут даже трудно подобрать какой-то точный термин. Принцип распределения жизненных благ не назовешь уравниловкой: охотники, рыбаки ли в стойбище получают долю из собственной добычи после того, как будут выделены лучшие паи детям, старикам и инвалидам. Остальное мясо или рыба распределяется между всеми едоками поровну, хотя главным добытчикам и дается право выбора из оставшейся добычи. Помню, как мне принесли здоровенного дикого гуся и сказали: «Возьми однако это твой пай». Я стал отказываться: зачем мне, не заслужил, в охоте участия не принимал. Ненец недоуменно смотрел на меня, в свою очередь не понимая, почему я отказываюсь. По его представлениям, если бы я вернулся с охоты с добычей, то тоже должен был бы отойти в сторону и не глядеть, как старейшины оделяют моей дичью всех детей и стариков. Потом меня позвали бы: бери свою долю. А остатки распределили бы на всех, кому в этот день не повезло на охоте…)

Словом, девушки отправились по стойбищам за учениками. Их ждало еще одно испытание. Старшеклассники охотно собирали свои вещи, быстро прощались с родителями и шли на катер. А вот ребятня помладше при приближении катера к берегу разбегалась по тундре, пряталась от учителей. Отцы и матери разводили руками: «Однако здесь был, куда пошел — не знаем…» Каждый раз родителям приходилось втолковывать, что нельзя нарушать закон об обязательном обучении. Тогда они, повздыхав, отправлялись вылавливать своих чад. Пойманные мальчишки понуро стояли перед учительницами и выпрашивали еще недельку, ну хотя бы три дня для завершения своих неотложных дел, клялись, что приедут сами, наверстают упущенное.

Уже потом, в разгар учебного года, бывали случаи, когда девяти-, десятилетние сорванцы убегали из интерната к родителям. Причем старались улизнуть в пургу, в самую скверную погоду, чтобы погоня не настигла. Переживаний молодым учительницам хватало с излишком.

Да и бытовые условия не способствовали оптимистическому настроению. Занимались при керосиновых лампах (тогда еще не завезли в Антипаюту локомобиль), в классах и спальных комнатах интерната было холодно: не хватало дров и угля, вода за ночь промерзала в ведрах до дна, на партах по утрам лежал слой инея. Чернила застывали на пере раньше, чем успевали донести ручку от чернильницы до бумаги, их отогревали дыханием.

Школьники, привычные к холодам, меньше страдали, чем учительницы. Девчатам казалось, что зима заморозила все их чувства и мысли, что двигаются и говорят они по инерции, автоматически, что вот-вот кровь в них остановится, замерзнет. Спали все трое на одной постели, почти не раздеваясь. Встать утром, вылезти из-под одеяла было мукой. Кто-то должен был первым растопить печку. Сперва бросали жребий, устанавливали очередность. Потом Лиля вызвалась делать это постоянно: закаливала волю. Валя и Зина восхищались ее отвагой и решили увенчать ее лавровым венком. Несколько месяцев собирали лавровые листья из мясных консервов, затем торжественно водрузили на голову Лили хотя и жиденький, но зато настоящий лавровый венок героя; от венка вкусно пахло свиной тушенкой. Лиля и сегодня бережно хранит эту реликвию той первой памятной зимы.

Уже весной добралась как-то до Антипаюты инспектор окружного отдела народного образования. Недели две жила вместе с девчатами, сидела на их уроках, присматривалась, кое в чем поправляла. Перед отлетом в Салехард протянула подругам листок бумаги, смущенно сказала:

— Здесь написала, это о вас, девчонки. Не очень складно, но от души. Только сейчас не читайте, когда улечу.

Едва самолет поднялся в воздух, учительницы развернули листок. Думали — замечания, пожелания. Оказалось — стихи. Вот они.