Иржи Груша - Чехия. Инструкция по эксплуатации

Я даже представить не могу, что произойдет, когда, когда-нибудь, то же самое удастся Гусу! Вот то, похоже, будет самым настоящим европейским неботрясением. И, может быть, от такой радости наш континент объединится? Подождем. Почтенному Непомуцену на это понадобилось всего четверть тысячелетия (побольше об этом, когда мы до него дойдем). Ян Непомук Нойманн, его тезка и земляк из Прахатиц, справился как-то быстрее. Хотя родился он в XIX веке, в тех наших, совершенно не святых временах, канонизировали его сразу же с наступлением века ХХ-го. В Небешанах поговаривают, что у него, вроде как, имелась волосатая рука. Что его, вроде как, полюбили баварцы! Но, прежде всего, то был умный человек. В самое подходящее время он взял и выбрал для себя Америку. Во времена Священных Наций, когда он появился на свет, у нас ему не оставалось бы ничего другого, как только выбирать между здешними возможностями. Что — sub specie aeternitatis (с точки зрения вечности — лат.) — было неразумно. Так что в Филадельфии сделался из него… биполярный епископ и баста. Если бы он пошел другим путем, то до сей поры мучился бы черепашьим темпом нашей священности. Потому что в небещанских хатах Последний суд всегда является предпоследним. И его главным принципом является доброжелательность. То есть, это принцип совместного ущерба. "Каждому, что его!" здесь переводят как "Каждому то, что наше!".

Небешаны — промежуточная станция сложная. В чешское небо следует идти через чешскую преисподнюю. В соответствии с нашими обычаями, крюк нужно дать изрядный. Недоброжелательность в качестве добродетели; безукоризненность — как пробуждающий подозрения недостаток. И — конечно же — божья кара за это. Потому что все, которые по данным правилам играют, проживают как раз в Пеклицах, словно малюсенькие дьяволята или самые банальные гномы. Это наша специальность. Выглядят они совершенно безвредно, словно самые обычные гражданские лица, но берегись, дорогой мой чехоразведчик! Те анемичные и скисшие рожи, которые у нас ты так часто встречаешь, и бегающий взгляд выдают их безошибочно. Как-то так, еле слышно или мимоходом шепнут они тебе, очень даже буднично, какую-нибудь совсем не радостную новость, чтобы впрыснуть немножечко яду. "Какангелиум", вовсе не "евангелиум" — вот как следовало бы назвать это по-гречески [21] По-гречески kakos — это "плохой" или "зло". . Это как раз и есть какангелисты наших будней. Всегда у них за пазухой имеется какая-нибудь "кака". Пот без слез. Килограммы кислот и тучи горечи. Страх перед тем, что мы, наверное, должны сопротивляться преисподней, превращает нашу жизнь в ад. Святость же, пускай самая малая, для нашего человека — это ужасный азарт.

Наверное, именно потому все святые у нас приходят поздно. Обходные пути и сложности, блуждания и бесплодные хождения — это наш хлеб насущный. Только лишь в самом конце долгой, ужасно долгой дороги встанут они на чешской горбатенькой горке, чтобы перед глазами у них оказалась чешская деревушка, в которой каким-то чудом никто не снес церковь.

Гус, как уже было сказано, сейчас может находиться на какой-то умеренной возвышенности.

Или же Хельчицкий, что идет за два-три шага перед ним — в качестве чуточку более умеренного еретика. Свои проповеди он провозглашал исключительно о мире. Потому что склоны Шумавы спокойны и не круты. Наверное, именно потому братья Хельчицкого были не только трудолюбивыми, но и спокойными, мягкими людьми. Это и вправду ценная комбинация в нашем уголке мира. Потому-то, весьма скоро им пришлось брать ноги в руки. Через Моравию и Гермгут — до самой Америки [22] Речь илет о "братьях законе Христовом" — учрежденной Хельчицким общине Fratris Legis Christi , которые впоследствии назвали себя Братским Единством, Unitas Fratrum, и дали начало "чешским братьям". Будучи "еретиками" в управляемой Габсбургами Чехии братья свободой не радовались. На какое-то время убежище и свободу вероисповедания они нашли в лужицком Гермгуте (а так же в Великопольше, в особенности — в Лешно). Но очень многие, в конце концов, эмигрировали за океан. . Может быть, это стало примером для Нойманна? В случае Хельчицкого тоже прошло несколько столетий, прежде чем мы догадались поставить ему хотя бы маленький памятничек.

Но, прежде чем покинете Гусинец — и всю Шумаву — еще раз гляньте на долину с родным городком Гуса.

Домики, хотя, в основном, одноэтажные, пыжатся чуть ли не заносчиво: поглядите только, как мы выглядим! Входы в них, в течение столетий неизменные, стоят достойно, будто замковые врата, со сводами, возведенными в соответствии с образцами старинных каменщиков. Родительский дом Гуса, если это и вправду тот самый, излучает мещанскую гордость. А вот окружающая его застройка — в основном готическая. Так что Ян Божий, Воюющий мог бы точно так же родиться по соседству или на следующем углу улицы. Формы и фасады почти что не изменились. Они остались такими же самыми, только сильно осевшими в земле.

Вот здесь человек видит, что "правда победит". Только отсюда тот bon mot Гуса мог попасть в чешский герб и на президентский штандарт, который ежедневно трепещет на Градчанах. Свою непоколебимость и стойкость цитата эта наверняка черпает из здешней застройки. Это уже не хаты, хотя не слишком от них отличаются. Опять же, размер вовсе не означает величия.

А помимо того, правде у нас вовсе даже не легко. Что в хатах, что на Градчанах. Это правда, что иногда она побеждает, но уж слишком редко. Из латинского Veritas Dei vincit мы удалили божественный атрибут и… вновь возвращаемся к лингвистике: у нас, ново-чехов, для определения прошлого и будущего имеется, собственно, лишь одно грамматическое время. Для одного случая одно, для другого случая — другое. Мы настолько сократили давние времена — послепрошлое и предварительное будущее — что могло бы показаться, будто бы мы все желаем иметь уже за собой. А перед собой — как можно меньше непонятных и непрозрачных вещей. Зато настоящее для нас — это истинное эльдорадо. Многослойность и расчленение. То есть, мы различаем состояния: только что начатое, почти что завершенное, возможное для завершения и практически окончательное. Благодаря нашим языковым аспектам, мы видим мир, как нечто, данное лишь частично: мир — это неготовая, переменная форма, и, чтобы стать реальностью, она требует от нас речи. Ибо реальность — это вещь рассказанная, выкованная из слов. Взять хотя бы вот это: правда победит . Означает это только лишь: veritas пока что к этому лишь готовится, потому что, возможно, когда-то уже победила. Но сам акт требует времени и более тщательного анализа. Процесс достижение победы победой не является, он победу не решает, следовательно — и не предопределяет.