Иржи Груша - Чехия. Инструкция по эксплуатации

На свет он выплыл, когда фундаменты державы начали сильно скрипеть. На город уже пала первая крупная тень. Коррупционный режим короля Вацлава привел к серьезному финансовому кризису, а пражская чернь, подстрекаемая шовинистическим проповедником Ешком, пошла на евреев. Топорами, мотыгами и просто голыми руками в гетто было убито более трех тысяч человек. Более одной десятой части горожан. Случилось это на Пасху, во имя Господне. Пощадили только нескольких детей, сирот — потому что кто-то их окрестил, так что теперь они считались своими. Размер этого варварства превышал все, что до сей поры наши люди знали или что совершили. Еврейский город был обращен в пепел, в пасхальный вторник горели огромные кучи трупов. Над Прагой вздымался густой, удушливый дым и ни за что не желал расходиться.

Но Вацлав посчитал это наступлением на собственное величие. Отреагировал он слишком поздно и крайне слабо. В принципе, погром весьма соответствовал его стилю жизни императора и короля, он соответствовал его эксцессам и финансовым махинациям его фаворитов. Все эти королевские дружки были чистокровными чехами, помещиками на полную катушку, баронами, специализирующимися в пьянках и скандалах. Помещик ( zeman ) — это наш такой landlord , дорогой мой чехоразведчик, не какой-то там Seemann , не моряк [15] Вот не знаю, следует ли указывать, что здесь у Автора лингвистическая игра: "земан" — "зееманн". . То был человек крутой, который сначала бил, а только потом расспрашивал; мелкий такой чешский дворянин, несколько грубоватый. Помещик из Радчи, некий Радечский, был основателем рода, который сделал карьеру в армии. Тот знаменитый Радецкий связан с нами родством. Помещик по фамилии Жижка во времена Вацлава начал свою боевую карьеру. Помещик, попросту Junker. Если у нас кто-нибудь желает карабкаться наверх, он должен ступать по земле, а не по морю.

В компании своих дружков Вацлав чувствовал себя превосходно. Они были его ровесниками, а прежде всего — любили хорошенько выпить, так что наливали ему, а потом уже тиранили мир своими грубыми шутками. Они любили молодых, сильных молодцов и борзых псов, громадных, что твой теленок. Зато они ненавидели монахов, тех ловкачей, которые так размножились во времена вацлавового отца. Это как раз те самые бароны и разъяснили королю, что огромным наследием отца можно управлять из маленьких чешских замков, в перерывах между охотами и пьянками. И они, наверняка, даже верили в это — в конце концов, они же были людьми, ходящими по земле, детьми провинции. И, в соответствии с представлениями тех времен о мире, даже могли чувствовать так, словно находятся в самом его центре.

Америку открыл настоящий Seemann только лишь через сотню лет, и вновь оттеснил чешских " земанов " на периферию. В ту самую провинцию, откуда был уже только шаг к политическому упадку. И чешский упадок вскоре пришел. Возможно, он и не был столь глубоким и жестоким, если бы наш эгоцентризм видел еще и морскую, а не одну только пивную пену. Изменение карты мира не затронуло нас столь жестоко. Но мудрость предвидения в политике — это растение крайне редкое, что уж говорить про те времена. Ведь между Крживоклатом и Карлштейном [16] Королевские замки неподалеку от Праги. , а так же другими маленькими замками короля Вацлава расстилались чудные долины стабильного мира. И легко было поверить, что все так стабильно и будет.

Если бы ты, чехоразведчик, пожелал посетить нас на поезде, то за Беруном, над рекой слева обрати внимание на силуэт замка Карлштейн. Он появится всего на мгновение, но строение это более чем возвышенное и многим объясняет наше тогдашнее высокомерие. Или же приезжай на автомобиле и устрой объезд вокруг Праги, через Карлштейн и Крживоклат. Тогда ты поймешь, что Вацлав мог чувствовать себя здесь превосходно. Мало кому в истории удалось отправить псу под хвост столь замечательную позицию, что была у этого чешского неудачника с командой своих красавцев-провинциалов.

Но в Праге все начало закипать. Гус тоже это знал, хотя поначалу молча. Не ропща, ломал он хлеб бедных студиозов, но, наверняка, тот не очень был ему по вкусу. Зато тем более прилежно карабкался он по ступеням учения, чтобы, в конце концов, стать магистром. Это титул открывал доступ к пражской, наднациональной элите духа. Но новое положение не лишила Яна связи с Чехией. Наоборот, как будто бы суровая дисциплина, которую он к себе до сих пор применял и которую должен был благодарить за собственную карьеру, теперь должна была избрать надличностную цель. Гус столь долго и основательно тренировался в аскезе, что порок сделался для него личным соперником. Из равновесия его выводили не только явные вины Церкви, но, прежде всего, нарушение шестой заповеди — прелюбодеяние, секс; эта скрытая деструктивная сила теперь провоцировала Яна к резким атакам. Его нападки на прелюбодеев были столь частыми и настолько маниакальными, что трудно избежать впечатления, что из собственной неспособности к достижению телесного счастья кто-то желает сделать счастье для своих ближних.

Тем не менее, он был красноречив, и это морализаторство на трех языках быстро перенесло его в центр чешских ученых, который одновременно представлял собой центр споров. Иные народы из пражского университета — баварцы, поляки и саксонцы — видели мир гораздо менее драматично. Дискурс они вели как номиналисты, утверждая, что великие понятия в своей общности — это только nomina , то есть, относящиеся к наименованию плоды человеческой мысли. Чехи зато были реалистами. Вера в реальность и буквально осязаемость не только предметов, но и ценностей, вводила их чуть ли не в состояние экстаза. Вот не могли они поверить в то, будто бы нечто по-настоящему великое было всего лишь общим понятием. Сердцам молодой интеллигенции льстила непоколебимая уверенность. Это подходило и Гусу, вступало в резонанс с его собственной конструкцией. Его увлекала идея, будто бы к Правде, пускай и невидимой, можно прикоснуться. Он хотел того, чтобы она еще была и не обсуждаемой. Вот попросту такой, которая самой силой своего существования исключала бы какие-либо сомнения… а в особенности же, те польские, баварские или саксонские. Он хотел, чтобы правда была неделимой; ему хотелось правды, которая не говорит двузначным языком! Он видел ее перед собой живую. Словно красивая, мяукающая по-чешски кошечка на коленях Господа Бога, которая разглядывается по чешским землям, высматривая своих искателей. К примеру, кого-то такого, как он, кто бы ее погладил, если бы она к нему спрыгнула. Ну вот, пожалуйста, гоп, и она уже внизу, трется о ноги Гуса.

Но не является эта кошечка ересью? Да откуда! В мире трех римских пап, которые отлучают один другого, достаточно чуточку подождать, чтобы это обвинение коснулось каждого. Во времена кровавых папских споров воззвание Гуса к Церкви, чтобы та возвратилась к своей начальной чистоте, казалось не только верным, но и соответственным. Ибо христовой отаре пристоит скромность, а не политика. Ибо пастырем ее стоит сам Иисус. А среди земных стражей лишь те, просвещенные в правде, которые ориентируются в Библии — тот первом и единственном источнике всяческой уверенности.