Иржи Груша - Чехия. Инструкция по эксплуатации

Но так с нами было не всегда. Когда-то правда нравилась нам как таковая, сама по себе. Мы были не только правдивыми, но верящими в правду. В Божью Правду. Какое упоение, головокружение, шум небесных сфер. Здесь, на Шумаве, такая правда обращалась к тебе особо пьянящим образом. Шумава — это место, где шумит и в природе, и в голове [14] Шумава, чешск. Šumava, нем. Rausschwald — Шумный Лес — горный массив на границе Чехии, Германии (Баварии) и Австрии. Северо-западная часть Шумавы — чешско-германское пограничье — называют Чешским Лесом. . Здесь легко быть гордецом, чувствовать себя равным Господу Богу. Ведь именно отсюда родом еще и Ян Гус с Яном Непомуценом — наши вздорные святые, слава которых пересекла чешские краницы.

Первый до нынешнего дня — по крайней мере, на бумаге — обеспечивает нам титул божьих воинов. Хотя, в основном, только в наших учебниках, поскольку Европа относится к нам не столь серьезно. Помимо имени, о своем святом мы знаем крайне мало. Фамилия, якобы, Нана, то есть не уменьшенная, а местная форма библейской Анны, до настоящего времени в чешском языке применяется для определения наивной девицы. Такая вот родовая фамилия существовала в Гусинце еще в 1653 году. О молодости Наны сведений нет. Одно лишь кажется стопроцентно надежным: мать желала из молодого человека сделать господина. Господина — священника, поскольку дорога выдвижения для талантливого бедняка вела исключительно через духовное сословие. А мать Яна Гуса наверняка была особой серьезной. То была набожная душа, что весьма долго было типичным для Шумавы.

Сам Нана говорил о себе, что он родом из Гуси , что, скорее всего, было проявлением тщеславия, чем информацией о месте происхождения. Потому что поначалу он писал, что родом из Гусинца , но потом данный атрибут упростил или улучшил, вдохновленный замком Хус (Hus — гусь), который когда-то, вроде как, был гнездом рыцарей-разбойников и располагался неподалеку от места его рождения. Новая фамилия впоследствии сделалась предлогом для шуток не только для врагов, но и для самого Гуса. Еще долго после сожжения на костре его противники обменивались шуточками о гусиной печенке. Но это была всего лишь народная этимология. Здешний регион очень старый, еще пред-чешский, причем, во многих слоях. Придание себе фамилии на основе местности означало проникновение в эти слои — следовательно, фамилия "еретика" в чем-то дает отсылку к археологии названий. В названии Гусинец ( Husinec ) слышны призвуки hus — gus , то есть обозначения болот, как в немецком Hüsede (в прошлом — Husidi ) или в голландском Heusden ( Husdun ). Славянская колонизация наткнулась здесь на субстраты предыдущих языков и поглотила их. Об этом же свидетельствует и здешний человеческий тип, которому приписывается "галльский характер".

Целая плеяда религиозных энтузиастов, рожденных в этом скоромном уголке, изменила чешскую историю. Наряду с Яном Гусом и Яном Непомуценом, это еще известный из битвы под Грюнвальдом Ян Жижка, пробуждающий ужас защитник Правды и гетман из Троцнова, по-немецки Trotzenau, то есть, из Спржецивова. А еще — Петр Хелчицкий с истиной неприменения насилия, вдохновленный провансальским Пьером Вальдо (Waldes), который, в конце концов, стал патриархом умеренных, но крепких верой чешских прото-протестантов. Говорят даже, что сам Вальдо (Waldes), которого заставили покинуть южную Францию, когда ему не удалось убедить ее жить в правде и бедности, сбежал на наш юг. И, вроде как, лежит здесь, втайне захороненный, вслушиваясь в шум чешских (бойских) лесов.

Все эти трое — Жижка, Хелчицкий и Гус — отличаются типичной для данного региона серьезностью и энтузиазмом, а лучше: энтузиазмом, пропитанным серьезностью. Здесь, уж если кто примет какое-нибудь решение — толи на холодную голову, то ли импульсивно — то стремится к тому, что постановил, со всей силой и энергией, пока этого не достигнет или же пока его самого не победят.

Гус тоже был вылеплен из такого теста. Из приходской школы в Прахатицах в Прагу пробились только самые прилежные. В грешный город словно Вавилонская башня, центр вселенной с его universitas — прекрасным учебным заведением, которое вот уже полвека своей магией притягивало молодых людей, жаждущих знаний и успехов. Университет был гордостью страны, созданный великим отцом малого народа для людей из-за гор: баварцев, чехов, поляков и саксонцев — понимаемых так в географических категориях, а не per lingua (по языку — лат.). Четыре nationes обладали собственным голосом. Император желал иметь в Праге Сорбонну. Nationes имели одинаковые права, но не разговаривали на тех же языках. Преобладал немецкий — по очевидным и практическим причинам. Ведь даже среди людей из Чехии не каждый знал чешский язык. Официальным языком не только лишь школы, но и всей тогдашней Европы — а так же лекционным языком — была латынь. На латыни беседовали о совместных проблемах и делах, а мы — чехи — переживали не только novum университета, но так же novum или буквально даже чудо универсализма. Потому поначалу нам не мешало, что этот чешских (и отчасти böhmisch ) голос был одним-единственным, поскольку просто соответствовал пропорции и уровню.

Гусу вскоре должно было исполниться двадцать лет, когда он отправился в метрополию — в те времена, одной из трех-четырех таких во всей Европе. И наверняка та его очаровала. Замечательный перекресток, магнит множеств. Именно так, как желал и планировал Карл IV, когда выдвигал Прагу в качестве центра собственной империи, mater urbium. В качестве второго Люксембуржца на градчанском троне он достиг того, о чем ранее чешские короли только мечтали — страна сделалась политической осью всего континента.

Вот только Карл пересолил с силой страны. Когда он лежал на смертном ложе, страна уже тряслась в своих основаниях. Зато сын и наследник короля валялся пьяным под столом в корчме, которая сейчас называется "У брабантского короля". Ты, дорогой мой чехоразведчик, обнаружишь ее сразу же под Замковой Лестницей при улице Труновской под пятнадцатым номером. Как раз под тамошним готическим сводом восемнадцатилетний ососок узнал о своем счастье-несчастье. Этот вот Вацлав (номер четыре) в банальные времена наверняка был бы банальным королем. Но в погруженной в хаос империи о означал исключительно плохой выбор. В году его коронации произошла церковная схизма, появилась пара или даже троица римских пап, к моменту же его ухода — конфликты достигли апогея. Конец Гуса представлял собой предсказание конца Вацлава, а этих двоих судьба связала особым узлом. Без Аморального Вацлава наш Порицающий Проступки Ян — наш громогласный и суровый проповедник, наверняка бы закончил жизнь одним из нудных doktores.