Иржи Груша - Чехия. Инструкция по эксплуатации

Либретто к "Русалке" написал Ярослав Квапил, литератор из поколения Кафки и Рильке, но еще и Ленина с Гитлером. Большинство из этого поколения поддастся очарованию охоты — они охотятся сами, либо же охотятся на них. И я все время задаю себе вопрос: откуда в них эта страсть? Текст Квапила содержит в себе эссенцию тех времен. Но откуда мания в спокойных чешских лесах? В этой стране там ведь растут исключительно грибы на похлебку. Либретто должно было быть выражением чешскости. Не только идиллия, но еще и драма — национальна и местная, но чтобы ее понимали и во всем мире. Большая задача для нашего Национального Театра. Весьма амбициозно мы выстроили его на берегу Влтавы, архитектурно приспособили замечательным временам. Не следует экономить, чтобы посетить его, дорогой наш чехоразведчик, поскольку там ты сам увидишь, какими мы тогда видели самих себя. Это наш автопортрет. И одновременно: продукт тех времен. У него даже имеется собственная отметка, которой не так легко найти параллель в мире: Народ — себе . Мы — самим себе, поскольку мы — это мы. Практически божественное уравнение.

То есть вовсе даже не Правде и Красоте, как было в случае других народов, у которых имелись подобного рода театры — потому что сами чувствовали себя красивыми и правдивыми! Несколько преувеличенный, но в те времена весьма распространенный шик. В конце концов, мы сами собрали средства в общенародных подписках. А на то, чтобы нам кто-то дал на театр из государственного бюджета (как это было в других странах), то, учитывая тогдашние политические проблемы, на это рассчитывать было нельзя. Но, в конце концов, свой Национальный театр у нас появился! И благодарили мы только самих себя, хотя — когда уже нельзя было по-другому — деньжат подкинул и "пан цисар", причем, сумму очень даже немалую. Так или иначе, но дело было наше. Буквально святилище нашей идентичности, которую мы уменьшительно называли "Золотой Часовенкой".

Новый драматург Квапил любил, однако, не только народ, но еще и муз. А те национальной принадлежности не имеют. Во всяком случае, не в смысле тогдашних ритуалов. Короче, народ им поверил. Всех нас он отдал им в опеку, и вот — глядит, пожалуйста — мир, благодаря ним, тоже сделался чуть более чехофильским.

В либретто имелись и свои чешские недотыки. Озера у нас имеются только искусственные, у дамб, и вот их водные нимфы еще не заселили. Еще у нас имелись мелкие озерца и рыбные пруды. Так что водяной правил там карпами, а никак не над китами. Так что не мог он величественно выплыть словно Нептун или другая по-настоящему таинственная сила — что до настоящего времени затрудняет работу режиссерам. То есть, водяной Квапила, собственно говоря, является директором хозяйства по разведению рыбы, его сфера действия ограничивается собственным кланом, нимфы — это его дочери, а вся остальная компания — это какие-то домашние животные. Это какой-то рассадник сплетен, а не перипетий. Одна Русалка другая, она папочку любит, но устраивает ему проблемы. Она индивидуалистка, потому обладает именем.

Которое Квапил взял напрокат у русских [62] Интересно, что в русском фольклоре, русалка — это не водное существо, это девушка с распущенными русыми волосами (отсюда и "русалка") — дух рощи, леса или поля, либо птица с женской головкой (вот почему у А.С. Пушкина "русалка на ветвях сидит" — вы только представьте, как девица с рыбьим хвостом на дуб лезет!). — Прим. перевод. .

Ранее чешский язык знал лишь термин "vodní žínka", но в современном чешском языке žínka (Waschlappen) — это маленькое полотенце, тряпочка для личной гигиены. И только лишь позднее, еще и нимфу. Потому что настоящие нимфы покинули нас вместе с кельтами и германцами. Впрочем, никогда они добродетельными дамочками не были, а девицами, вызывавшими телесное желание не у одних только девственников. Секс с ними был, якобы, таким наслаждением, что человек терял умеренность и впадал в состояние вечного опьянения. Не случайно Гибрис, то есть Похоть, была по своему происхождению русалкой, которая очаровала даже главу греческих богов, так что их сынуля по имени Пан до сих пор шастает по пиниевым рощам как эротический фавн. В связи с недостатками в наших водных ресурсах, в сказаниях выступали, скорее, лесные девы, мавки или дриады. Взять хотя бы знаменитую поэму нашего первого сверхлирика Франтишека Челаковского, в которой соблазненный такой вот русалкой некий Томан погибает. Нимфы в его Челаковского) времена — то есть в эпоху бидермайера — еще были добрые блондинки, любившие расчесывать свои волосы, а еще больше — танцевать. Квапил представляет их именно так ("Золотые волосы есть у меня…").

Сотворение истинной героини означало ее индивидуализацию. И чтобы это не была Ундина, как у Фридриха де ла Мотте Фуке или у Эрнста Т.А. Гофмана, следовало возродить некое общеславянское, сказочное существо с мелодично звучащим именем. Потому-то Квапил не создавать какую-то "Роусалку", а сохранил русский оригинал, который впоследствии музыкально был приведен в чешский мир. Ну а в литературном плане драматизация чешской идиллии случилась с помощью Андерсена.

Как хороший драматург Квапил мог выбрать себе место для отпуска, вот он и выбрал Данию. Вид моря вдохновил его на андерсеновский сюжет. "Русалочка" [63] "Руса́лочка" (дат. Den Lille Havfrue , в дословном переводе — "Маленькая морская дева"). Литературный перевод на русский язык имени главной героини и названия сказки спутал понятия, так как героиня сказки не имеет отношения к русалкам, и с точки зрения мифологии — это морская дева. (Википедия) — сказка о дочери морского короля, которая спасает тонущего принца, потому что его корабль разбился, но окончательно платит за это не только утратой голоса, но еще и разбитым сердцем. Этот мотив у Квапила делается основанием "лирического либретто", а под конец князя-изменника еще и наказывают. Именно в Дании Квапил написал пару абзацев текста.

После чего он отправился в Лондон и Париж — туда, где можно было ожидать артистические импульсы для пражской сцены. Его даже Вена сманила, потому что там проживал Макс Рейнхардт, которым он восхищался. Точно так же, как и Станиславским в Москве. Просто-напросто, Квапил желал искусства первого сорта и словно лунатик попадал по нужным адресам. Он делал инсценировки Ибсена, Чехова, Гауптманна и Бара [64] Бар, Герман (Bahr, Hermann) (1863–1934), австрийский драматург, критик, эссеист. Наибольшей известностью пользуется его Концерт (Das Konzert, 1909) — легкая комедия из венской жизни. Среди пьес Бара — Францль (Der Franzl), трагедия Санна (Sanna), Голос (Die Stimme, 1916); лучшие романы — Вознесение (Himmelfahrt) и Злое племя (Die Rotte Korahs). В 1923 был опубликован его Автопортрет (Selbstbildnis). Наделенный блестящим и многосторонним дарованием, Бар в течение трех десятилетий стоял у истоков всех важнейших литературных течений в центральной Европе. — Энциклопедия Кольера . С последним его соединяла очень близкая дружба. Когда же Квапил становился мишенью для провинциальных идиотов, он умел злиться и защищать себя. Он обладал талантом полемиста, любил публично проявлять презрение и пробуждал зависть собственным классом.