Иржи Груша - Чехия. Инструкция по эксплуатации

Старый пацифист высказывается воинственно, старый релятивист защищает абсолют. И сам этим напуган. Ведь написал же он где-то: "До тошноты повторяю я собственные темы. Первая, пилатовская: Истина? А что есть истина? И вторая, собственная: У каждого имеется своя истина". Но теперь казалось, будто бы побеждает только ложь в различных проявлениях, истину невозможно отвоевать. Но нет, даже теперь Чапек не желает видеть мир исключительно в черно-белых красках. Он не думает ни о каких чешских антиобманах как противоядиях в аптечке чешской пропаганды. До сих пор он верит в терпимость. Истина, которую имеет он в виду, это не моноправда, но уравновешивание. Равновесие между истинами. Это до сих пор относительное, но никак не простое соотношение. Это истина небезразличная, которая существует, поскольку мы небезразличны. И хотя эта истина сама безоружна — она нас вооружает.

Потому Чапек пишет милитаристскую пьесу. Называется она " Мать " (не Мама!). Ее героиня, хотя она мать талантливого и балованного сына, делает то, чего пани Чапекова никогда не могла: она дает мальчику оружие! Правда, это всего лишь только реквизит, который многозначно висит на стене во время спектакля, но мать с драматизмом это оружие снимает и обращается к сыну: "Иди!", в то время, как опускается занавес.

Овации были громкими. Чехи желали оружия, а не лести. Чапек очень сильно выразил их желания. Но старый пан президент уже не жил, и с ним уже нельзя было вести никаких бесед. Вместо профессора пришел ассистент. Он сидел в Замке, но даже из посада прекрасно была видна разница. Потому Чапек — отличник своей страны — пишет, призывает, тревожит, почти как Йирасек. Статьи, воззвания, письма. Среди них имеется одно, которое до сих пор меня привлекает. Карел из Карконошей обращается в нем к… "совести мира".

С того времени, как Ян Гус прибил на Мостовой башне свое "Письмо Иисусу", никто, похоже, не чувствовал себя в таком одиночестве. Коричневые саламандры плавали по Влтаве, а безразличие и истина выглядели совершенно одинаково. А вот "совесть мира" — точно так же, как Христос Гуса когда-то — все не отзывалась. Она просто молчала, хотя время истины как раз близилось… точно так же, как время людской истины.

Ассистент на Градчанах пересматривал папку своего профессора. Он обнаружил там различные документы, но нигде не было никаких рецептов, никаких замечаний, что же делать в подобные времена. Никаких тебе указаний типа: "занеси пану Х", "подай на подпись" или "спрячь у пана Y". Время истины — это еще и время индивидуумов. А Бенеш искал ее за пределами Бенеша, поскольку его собственная казалось ему какой-то неконкретной, а ему хотелось более конкретной. Потому он отказался от должности во имя правды, которая когда-нибудь наверняка победит, но которая не оставляет людей в таком вот одиночестве. И сбежал в эмиграцию.

Карел Чапек остался. Он выбрал истину как одиночество. Как сумму ненависти, оскорблений, травли. Так что теперь с ним сводили счеты. Различные завистники раздирали его творение на куски. Льстецы молчали. Он начал новую книгу. Ее герой — композитор Фолтын, собственно говоря, мошенник, добывающий славу без каких-либо заслуг, а в час своей правды — стенает…

От книги остался только лишь скелет. Потому что совершенно неожиданно — самого Чапека это тоже, похоже, застает врасплох — приходит простуда, воспаление легких и смерть. И даже не через сто дней после мюнхенского сговора. Как будто бы он тем самым хотел сказать: по причине правды можно и умереть. Проходят очередные сто дней, и саламандры вступают в Прагу. В их списках имеется и его адрес, и они спешат, чтобы арестовать писателя, но в дверь звонят напрасно. Разочарованные тем, что цель давно уже мертва, они отправляются арестовать Йозефа, по крайней мере, вторую половину великолепного дуэта. Йозеф Чапек умирает в 1945 году в Берген-Бельзене, выстроенном саламандрами концентрационном лагере. Могила его неизвестна.

Коричневые саламандры закрывают и "Cafe Union". Какой идиотизм!

И с тех пор в Праге нет заведения, в котором можно было бы сказать: "Утром я бы тебя отпустил".

И подъем вверх и взлет у нас наказуемы. А поскольку это всем известно, вот все мнутся на месте и предпочитают переждать. Или выпить пива. Истинный чешский чех принимает данный sedativum (здесь: успокоительное) весьма регулярно, а вот моравский чех — скорее всего, редко. Bier — это "пиво", а Wein — "вино", не забывайте об этом

Пока же что мы все еще находимся в "Саду Карконоша". А я хочу отвезти вас в Моравию. Из земли пива в землю вина, поскольку Чехия — союз двух этих напитков.

Мы отправимся прямиком вниз, вдоль Лабы-Эльбы, через Двур Кралёве. Башня святого Иоанна Крестителя все еще гордо возносится здесь, и даже "открытие" Ганки не лишило ее чести… А теперь на Градец.

Schlacht bei Königgrätz у нас никаким понятием не является. У нас эта чудовищная мясорубка записана совершенно по-другому, и никакой битвы под Градцем Кралёвы мы просто не знаем. Наверняка, именно потому, что ее не выиграли. У нас эту страшную резню называют битвой под Садовой [81] Речь идет о болезненном поражении Австрии в столкновении с Пруссией, которое имело место 3 июля 1866 года между деревней Садова и крепостью Königgrätz, нынешним Градцем Кралёвы (Городком Королевы). , словно бы мы желали сказать, что это был всего лишь эпизод. Всего лишь стычка, увертюра к большей кампании, которая выявит другого победителя. Когда я пишу "мы", то имею в виду чехов из старой Чехии, которые сражались здесь за "государя императора" вместе с другими народами Австро-Венгрии, в последний раз как патриоты. Государь император нас всех не только не похвалил, но буквально сумел всех оскорбить, так что впоследствии у него появились проблемы с тем, чтобы найти себе верных воинов. Потому-то от той войны нам осталась только песня — героическая и эпичная — похожая на песнь про Бабинского.

Ее герой — это Франта Ябурек, мало известный историкам канонир.

А Ябурек стоит и бесстрастно заряжает свою пушку.

Припев песни исполняется, правда, по-чешски, но, одновременно, он настолько "обще-австро-венгерский", что ты, дорогой мой чехоразведчик, прекрасно поймешь все.