Иржи Груша - Чехия. Инструкция по эксплуатации

Последняя часть нашего воображаемого Гриллпарцера называется " Глубокий упадок" . Разыгрывается она в селении Глубокая под замком. Завиша становится на колени рядом с колодой палача, а сзади слышна его песня, по-старочешски.

Вместо "нашего" Гриллпарцера — существовал самый настоящий, и его Завиша интересовал исключительно постольку — поскольку. Потому-то и не хватает нам героического и эротического персонажа чешской драматургии, в то время как у австрийцев имеется плодовитый писатель. А на Моравском Поле лежал не один Отакар, там же остался и его лозунг. Рудольф-победитель его поднял и сделал его максимой собственного рода:

Bella gerant alii, to felix Austria nube! (Чтобы быть счастливой, женись, Австрия! — лат.)

Правило габсбургских сановников на сотню лет. Даже сам Гриллпарцер дождется реальной ситуации, когда маленький корсиканец, карьерист и драчун, оставит пожилую даму, которая ему так помогала, потому что у Вены имеется Кунегунда. Похожесть на ситуацию с Пржемыслом была поразительной. Можно было писать о чехах, а остерегать перед французами.

" Отакар " был написан уже после смерти Наполеона, когда люди уже начали забывать о моравском поле под Славковом (Аустерлиц). Правил ними Меттерних, и многие считали, что во времена Бонапарте жилось, что ни говори, веселее. И воцарилась ностальгия, подобная оталгии (ушной боли).

Но из Франции пришел не один только высокомерный генерал. Именно там проклюнулась мыслишка, будто бы каждый человек — это, собственно говоря, граф. Мысль эта пережила и Лейпциг, и Ватерлоо. Мысль эта нравилась и Гриллпарцеру, только он, будучи австрийским занудой и нытиком, чувствовал в ней противоречие. Ибо данная мысль графства не обещала; и наш драматург прекрасно знал, на кого эта идея рассчитана. Он опасался, что придут профессиональные мошенники, обещающие поставку всего и вся.

Бродячие певцы превратились в национальных поэтов, местные хроникеры — в философов истории. Все провозглашали, будто бы родиться — это больше, чем суметь. Ибо только народ дает право на рай. Но в Австрии проживало восемь народов, и каждый из них желал собственноличного рая. Все были против всех: Гриллпач дрался с Гриллпачовским, а Крылпачек с Гриллпарцером.

И один только последний мог посвятить себя в большей степени писательств, чем подстрекательству. Творил он на языке, которого не надо было спасать, и для народа, имевшего публику, которая была способна платить. И потому из французских понятий он избрал не nation , а liberté . Свободу личностей, а не толп. Он понимал ее как творческий риск. В отличие от упомянутых философов, он утверждал, что история цели не имеет. Что все это деяния или вообще — явления драмы, которая все время пишется.

Уже в его " Праматери " рыцарь Яромир спрашивает:

Гриллпарцер писал о такой вот игре. Он записывал ее ходы. Он рассказывал о Пржемысле, который совершенно не мыслил. О Милоте, который никого не миловал. О Завише, которому завидовали. А особенно: о времени, как продолжительности настоящего, которое может вводить в игру неизвестных до сей поры игроков. Среди персонажей его " Отакара " имеется и Бенеш, бенедиктинец — очень добродушный человек, но проповедующий исключительно пустые слова.

Все в драме вращается вокруг двух королев: постаревшей Маргарет, из которой делается Офелия, и красавицы Кунгуты — которая на самом деле мегера. Пржемысла соблазняет Гибрис — дама, ответственная за всяческие катастрофы. Гриллпарцер говорит не о чехах, не о Чехии, но о конце властителей, которым гордыня ударила в голову. Он не прославляет никаких Габсбургов, а только лишь sophrosýne — умение все обдумать, чувство умеренности. Поэтому, даже под конец пьесы, который неистово вопит: "С Рудольфом на вечные времена!", речь идет вовсе не о ритуале подданства. Автор знает, что в политике вечность — штука преходящая, в драматургии же она означает актуальность персонажей.

Его тема — это finis fortunae , конец удачи, конец счастья, потому что счастье не следует пить полными горстями. Потому-то проигрывает Отакар, а не Рудольф. Рудольф — это Фортинбрас, который приходит нам сказать, что Гамлет мертв. А Пржемысл — это Ричард, так и не нашедший коня.

Но венская премьера возмутила чешских праматерей и праотцов. Они не глядели на пьесу по-шекспировски, поскольку им мешали национальные тернии. Приблизительно в это же самое время они написали себе "Фидловачку" [102] Пьеса Йозефа Каэтана Тыла "Фидловачка или никакого гнева, никакой драки" (Fidlovačka aneb Žádný hněv a žádná rvačka) (1834). Как раз в этой пьесе и прозвучала песня "Где мой дом", ставший чешским национальным гимном, исполняемая слепым скрипачом. Фидловачка — это название праздника пражских сапожников, а еще — такого сапожного инструмента, которым заглаживают швы. , в которой слепой певец придает чешскому дому имя земного рая. Национализм охватил всех. Австрийцы хотели быть немцами, а чехи кричали: "Гей, славяне!". Начиналось сражение за очередность клевать в габсбургскую империю, которая сама превращалась в Моравское Поле.

Чтобы монархия не распалась, ее молодой император отправился на войну. Впервые с момента битвы на Моравском Поле глава "габсбургского дома" лично командовал армией. Но под Сольферино получил в торец, как и Отакар. Правда, смерти избежал, но только лишь затем, ассистировать при упадке монархии. Возможно, он был наиболее талантливым уменьшателем в долгом ряду своих предков.

Имелась у него и своя Кунгута. Ее называли Сисси, а ее Завишу звали Андраши. В этой политической ménage à trois и родилось кукушкино яйцо под названием K.u.K . Но сами они дивились тому, что их трио производит лишь дубликаты и двузначности. Нет, им были нужны более однозначные образцы, в связи с чем первый министр отдельного венгерского образования огласил конкурс по чисто воспитательной теме.

В его результате на свет должна была появиться историческая ветчина — Historienschinken . Так в Германии называют панегигирические картины, обязанные придать истории более современный смысл. Темой — а как же иначе — было Моравское Поле. Победителя по производству "копченостей" звали Мор Тан, а его изделие называлось " Встречей ". Скромное такое, чуть ли не робкое название. Но мы видим гордое рукопожатие Рудольфа и Владислава (Ласло). Они сидят на своих конях, но чуть ли не обнимаются. Отакар к этому моменту уже отдал Богу душу, он лежит на земле полуголый, с колотыми ранами, с головой на остатках одежды. В верхней левой части картины отряд кавалеристов арестовывает семилетнего королевича. Папочка хотел показать триумф, а вызвал травму.