Андрей Поляков - Снег на экваторе

Посетители потянулись в Тенгененге после того, как в 1980 году к власти пришло правительство черного большинства, и ООН сняла санкции. Но за полтора десятилетия безденежья Том успел проделать обратный путь: с «Мерседеса» пересел на велосипед. С молотка ушла и большая часть земли.

Печалится ли он об этом? Ни в коем случае! Том знал, на какой риск шел и никогда не рассчитывал на успех, который в конце концов пришел к нему. Издерганному сиюминутными, мелочными заботами горожанину трудно до конца поверить в то, что возможно без сожаления и позы отказаться от материальных благ во имя неприбыльной затеи – более полного раскрытия творческого потенциала. Но, окунувшись в несуетный, доброжелательный мир Тенгененге, побродив по напитанному солнцем лесу, познакомившись с его волшебными и земными обитателями, я воспринял как должное, когда на вопрос, как он себя чувствует, Том лаконично ответил:

– Я счастлив.

После обретения независимости дела постепенно пошли в гору. Том вновь купил «Мерседес», только подержанный. На большее денег не хватило. Ширилась география выставок. В Нидерландах появилась мастерская, где десятки голландцев постигали тайны африканских резчиков.

– С удовольствием выставились бы и в России, – сказал Бломфилд.

И тут же, будто чего-то испугавшись, поспешно добавил:

– Только частным образом, без участия государственных структур. С детства не люблю бюрократии.

Зимбабвийская скульптура не ограничивается Тенгененге. Крупная школа действует при Национальной галерее в Хараре, где в 1960-е годы работал директором Фрэнк МакИвен. Надо отдать должное: без его профессиональных усилий и широких связей зимбабвийцы вряд ли вышли бы на международную арену. Интересные мастерские есть при христианской миссии в Серимо. Свое направление есть у скульпторов на востоке, в Ньянге.

В этих местах мне тоже посчастливилось побывать. Запали в душу пронзительные росписи и статуи чернокожего Христа и апостолов в церкви в Серимо – о ней говорилось в предыдущей части книги. Потрясли несравненные пейзажи вокруг Масвинго и Ньянги, которую называют «зимбабвийской Швейцарией». Кому не понравится причудливое сочетание холмов, деревьев, гигантских валунов, домиков, расписанных яркими узорами, горных ручьев с серебристой форелью? Но Тенгененге вспоминается чаще. Наверное, потому что никогда ни до, ни после мне не приходилось видеть места, сплошь населенные увлеченными своим делом творцами. Иными словами, счастливыми людьми.

Воспоминания о долгом солнечном дне, проведенном в Тенгененге, не раз согревали в трудную минуту, поднимали настроение. Как и обещал мой случайный собеседник в Виктория-Фоллс, поездка заставила задуматься и по-новому взглянуть на многое. Прежде всего, на африканцев. И они, словно почувствовав, начали приоткрываться, порой подпуская к себе истинным через частокол дежурных улыбок, вежливых фраз и неисправимого лукавства, которое, как щит, выставляют перед собой в общении с белым человеком мзунгу.

Покидая волшебный лес, я взял с собой самого крохотного его обитателя – слоненка величиной в четверть ладони. Фигурка стилизована до предела: гладкое, овальное тельце, покатые выступы ушек, благодаря которым только и можно вычленить хоботок, полунамек на ножки… Еще чуть-чуть, и догадаться, что хотел изобразить мастер, было бы невозможно. Но как раз такие остроумные обобщения, балансирующие на грани абстракции, чистота линий пленяют во многих творениях скульпторов Тенгененге.

Сейчас, когда я пишу эти строки, сувенир из далекого зимбабвийского селения стоит передо мной на столе. Едва на скульптурку из серпентинита падает солнечный лучик, от нее начинает исходить сияние. Теплое и золотистое, точь-в-точь такое, как было разлито по сказочному лесу, являвшемуся мне в ночных мечтаниях. Жаль только, что с тех пор, как я увидел его воочию в Тенгененге, сниться лес перестал.

– Перед поездкой поставь автомобиль на техобслуживание и проследи, чтобы проверили подвески, – напутствовал знакомый егерь из Службы охраны дикой природы Кении, когда я сказал ему, что собираюсь в Национальный парк Серенгети.

Совет, признаюсь, порядком меня озадачил. Судя по карте, заповедник в соседней Танзании начинался сразу после пересечения кенийской границы. Более того, он служил продолжением популярного кенийского парка Масаи-Мара, куда из Найроби можно доехать за несколько часов.

В парке я уже бывал, и дорога туда, конечно, – не сахар. Помнится, как водитель микроавтобуса с испанскими туристами решил промчать клиентов с ветерком. В результате один пассажир погиб, а остальные, до смерти напуганные, отделались осколочными ранениями. Ухабы были такие, что машина, разогнавшаяся до 100 километров в час, перевернулась и вылетела в кювет. Но я бежать наперегонки со смертью не собирался, поэтому особых трудностей не ожидал.

Прямой путь, правда, не годился. Граница между Масаи-Мара и Серенгети открыта только для зверей и научных экспедиций. Обычным посетителям, две трети которых прибывают в Серенгети из Кении, приходится добираться в объезд, делая лишние пару сотен километров. Не беда. Полюбоваться по пути на заснеженную вершину Килиманджаро – дополнительное удовольствие. Причем бесплатное.

Иллюзии по поводу бесплатных удовольствий в Танзании пришлось оставить еще в Найроби. В посольстве каждый желающий пересечь границу выложил по 60 долларов, а взамен получил замысловатый штамп в паспорте.

До северного танзанийского города Аруша, где частенько собирались региональные конференции, шли переговоры по урегулированию полыхавших в Африке вооруженных конфликтов и где год за годом чинно заседал Международный трибунал ООН по расследованию геноцида в Руанде, все шло как по маслу. Если не считать того, что не только верхушка Килиманджаро пик Ухуру, но и склоны горы почти до подножия оказались плотно укутаны облаками.

Как мне объяснили позже, в полный рост высочайшую гору Африки можно увидеть только на рассвете, до семи утра. В тот короткий отрезок, когда теплое и ласковое экваториальное солнце, еще не запустившее на полную катушку термоядерную турбину, едва показывается из-за горизонта. Да и то не всегда. В общем, как повезет. Впоследствии счастливый билет выпадал мне многократно. Больше всего картина заснеженного кратера Килиманджаро запомнилась перед самым отъездом из Восточной Африки, когда я решил напоследок еще разок прокатиться в национальный парк Амбосели, раскинувшийся на кенийской территории прямо напротив Килиманджаро. Вершина упорно играла в прятки и в первый, и во второй день. И лишь в последний день, в полдень, как раз в тот момент, когда я ехал прямо на нее, открылась. Ровно на пять минут, словно прощалась.