Андрей Поляков - Снег на экваторе

Эфиопы утверждают, что стройка не ущемляет права других стран, но из Каира сразу же полетели тревожные заявления. Египет, которому и сегодняшняя, непропорционально большая водная квота кажется недостаточной из-за быстрого роста населения, категорически отвергает строительство любых дамб, так как это сказывается на объеме воды в реке.

Когда стало ясно, что проект «Возрождение» вступил в практическую стадию, в Каире срочно созвали совещание ведущих политических партий. Телеканалы транслировали встречу в прямом эфире, но некоторые советники президента об этом не знали и во всеуслышание предложили главе государства разбомбить ненавистную плотину. Разразился скандал. В ответ Эфиопия заявила, что уж теперь-то завершит строительство во что бы то ни стало, невзирая на угрозы египетских политиков.

Спор вокруг водных ресурсов начал попахивать региональным конфликтом, довести который до горячей фазы не позволило свержение египетского лидера. В 2015 году Египет, Эфиопия и Судан провели переговоры и подписали соглашение, снизившее остроту конфликта. В документе закреплено «сохранение за Египтом всех прав на водные ресурсы Нила», но это только декларация. Обсуждение конкретных мер, которые должны обеспечить реальное выполнение договоренности, стороны оставили на потом, запланировав новые встречи.

Каиру при любом руководстве будет нелегко примириться с новой реальностью, ведь до сих пор ему удавалось сохранять статус-кво, то есть обеспечивать отвод себе больше двух третей нильской воды. В «Оуэн Фоллс» и сегодня, полвека спустя после строительства ГЭС, постоянно находится египетский инженер. Он наблюдает за расходом воды Нила-Виктории, хотя, деятельность этой гидростанции на объем воды, достигающей Египет, практически не влияет.

Договором связана даже Бурунди, не имеющая выхода к побережью Виктории. А все потому только, что на ее территории берет начало река Кагера, впадающая в озеро и, следовательно, тоже в какой-то степени снабжающая Нил водой. Кстати, некоторые считают именно Кагеру истинным истоком Нила, хотя большинство продолжает придерживаться версии Спика.

Находясь в Джиндже, со второй точкой зрения трудно не согласиться. Широкая, полноводная, эпически безмятежная – такой и должна быть река, дающая начало великому Нилу, воспетому в песнях и легендах.

…Во второй вечер закат перебирал оттенки серого, желтого и голубого. Облака наливались ядовитым свинцом, светились лазоревым, бирюзовым, сиреневым. Под сизыми тенями взрывались медные всполохи, проступало жемчужное, серебристо-лунное сияние.

Только когда истаяли последние, холодные лучи солнца, бледная палевая дымка загустела и, помрачнев, сменилась бархатом ночи, а с реки резко потянуло сыростью, я, наконец, вспомнил про фотоаппарат.

– Никогда себе не прощу, – просверлила мозг первая возбужденная мысль. – Не снять спектакль, равного которому не довелось видеть ни на Замбези, ни на Конго, ни на Тежу, ни на Оке. Зачем было два дня трястись по разбитым африканским дорогам?

– Затем, – примирительно отозвалось внутреннее эхо, – что есть ощущения, которые все равно не передать на пленке и не поведать в словах, но которые навсегда сохраняются в памяти и в сердце.

Путешествие к истокам Нила, сердцу Африки, удалось совершить уже в зрелом возрасте, после долгих лет работы на Черном континенте, когда многое в этих краях перестало быть экзотикой, примелькалось, стало обыденным. «Человек привыкает ко всему» – расхожая фраза – нигде, пожалуй, не подтверждается с такой очевидностью, как в Африке. Казалось бы, только что прилетел, еще вчера все вокруг выглядело странным до нелепости, а сегодня спокойно и уверенно шагаешь в галдящей толпе чернокожих людей, среди пальм и жакаранд, словно прожил тут всю жизнь.

И вот что особенно забавно. Была бы в африканских городах хоть капля общего со старомодным и уютным Замоскворечьем, где родился, или с неброской, но щемяще милой среднерусской равниной, к которой прикипел навсегда, – еще куда ни шло. Но ведь нет, а поди ж ты! Прошло совсем немного времени, и чужаком я себя ощущать перестал, хотя никогда всерьез не помышлял, что судьба может занести в столь дальние края. Всему виной – филологические штудии в Московском институте иностранных языков имени Мориса Тореза. Поступал я с английским, при зачислении меня определили в португальскую группу, а на старших курсах интереса ради поучил французский. В результате получилось, что владею набором языков, с которым можно посылать в любую страну южнее Сахары, то есть не в арабскую Африку, а в настоящую, «черную». Наверное, так и рассуждал отдел кадров Телеграфного агентства Советского Союза (ТАСС), приглашая выпускника языкового вуза попробовать силы в качестве журналиста в африканской редакции.

Впрочем, было еще одно обстоятельство, позволившее воспринять необычное приглашение как само собой разумеющееся. Родители рассказывали, что в Первой Градской больнице, где я появился на свет, акушеру ассистировал чернокожий студент. Это был один из тех африканских учащихся, что наводнили советские вузы после того, как в 1960 году сразу 17 колоний континента объявили независимость. Его добродушная физиономия с толстыми губами и белоснежной улыбкой, было первым, что я увидел в этом мире, как вспоминала мама.

– Не волнуйтесь, мамаша, – приговаривал он почти без акцента, старательно растягивая слова. – Все хорошо. У вас родился мальчик.

Рассказ о благожелательном чернокожем докторе с младенчества отпечатался в сознании, стал неотъемлемой частью истории моей жизни. Выучившись читать, я пристально следил за событиями в далекой Африке, переживал за борьбу народов португальских колоний, освободившихся последними, в 1975 году. Поэтому вряд ли стоит удивляться тому, что доставшийся в институте сравнительно редкий португальский язык и крутой поворот судьбы после окончания учебного заведения стали для меня если и сюрпризами, то скорее приятными. К тому же в то время Африка была на слуху, события там регулярно освещались в прессе и по телевидению. СССР масштабно сотрудничал с африканскими государствами, посылая в тропики тысячи специалистов и советников, там работало немало советских корреспондентов, а командировки считались престижными.