Жак-Ив Кусто - Живое море. В мире безмолвия

Летом 1945 года я привез из Парижа домой два маленьких акваланга для своих сынишек — семилетнего Жана-Мишеля и пятилетнего Филиппа. Старший уже учился плавать; младший только плескался в воде у бережка. Однако я не сомневался, что они легко научатся нырять: ведь для этого не надо быть хорошим пловцом. Маска защищает нос и глаза, дыхание происходит автоматически, и двигаться под водой очень просто.

Мы вернулись на берег; я прочитал им небольшую лекцию, которую они конечно же пропустили мимо ушей. Ни минуты не колеблясь, оба последовали за мной в воду; мы погрузились на неглубоком месте на каменистый грунт, в мир затонувших судов, колючих морских ежей и ярких рыб. Тишину подводного мира нарушили восторженные крики: мальчикам не терпелось обратить мое внимание на многочисленные чудеса. Заставить их молчать было невозможно. У Филиппа выскочил изо рта мундштук. Я затолкал его на место и тут же прыгнул к Жану-Мишелю — поправить шланг вдоха. Они засыпали меня градом вопросов, и я едва поспевал водворять на место мундштуки. Оба наглотались соленой воды. Поняв, что они не перестанут болтать, пока не захлебнутся окончательно, я сгреб в охапку своих сорванцов и вытащил их из воды.

Пришлось повторить им, что море — это мир тишины, где маленьким мальчикам надлежит держать язык за зубами. Но не сразу удалось приучить их сдерживать чувства до той минуты, когда мы всплывем на поверхность. После этого я взял их на более глубокое место.

Они ничуть не боялись ловить осьминогов руками. Когда мы устраивали пикник на берегу, Жан-Мишель вооружался обыкновенной вилкой и отправлялся на глубину тридцати футов за сочными морскими ежами. Мама их тоже ныряет, но без такого энтузиазма. Женщины почему-то недоверчиво относятся к этому виду спорта и неодобрительно смотрят на увлеченных им мужчин. Дюма — звезда семи фильмов о подводном мире — не получил еще ни одного восторженного послания, написанного женской рукой.

Однажды вечером (это было в 1948 году) жена сказала мне:

— Прошу тебя, не погружайся в этой противной машине. Откажись от участия в экспедиции Пикара. Мы все ужасно беспокоимся за тебя.

Я удивился: впервые Симона возражала против моих планов. Жена военного моряка, она привыкла дисциплинированно относиться ко всем моим занятиям. Но на этот раз она изменила своему правилу.

— Тебе ведь никто не приказывал, — продолжала она. — Незачем рисковать собой ради какой-то безрассудной затеи.

Ее поддержали мои родители. Да и многие ученые говорили мне, что недоверчиво относятся к подводному экипажу профессора Огюста Пикара. Я успокаивал родных:

— Батискаф вполне надежен. Вам не из-за чего беспокоиться.

Признаюсь, что я немного кривил душой, так как наша операция не была застрахована от неожиданностей.

Как бы то ни было, мы с Дюма и Тайе снова были вместе, готовые плыть к берегам Западной Африки навстречу самому замечательному приключению в нашей жизни, и ничто не могло нас удержать. В чудесном подводном дирижабле я погружусь в море на глубину, которая в пять раз превысит прежний рекорд. Профессор Пикар, поднимавшийся на одиннадцать миль в небеса, намеревался теперь опуститься на тринадцать тысяч футов в морскую пучину.

Доблестный ветеран науки разработал конструкцию «Батискафа» (глубинного судна) десять лет назад. Тогда осуществить проект помешала война. Когда она кончилась, батискаф был построен под наблюдением выдающегося бельгийского физика, доктора наук Макса Косэнса. Бельгийский национальный научно-исследовательский фонд дал средства на персонал и плавучую морскую базу. Группа подводных изысканий заручилась разрешением французских ВМС использовать военные самолеты для разведки и спасательных работ, а также два фрегата и наш «Эли Монье». В экспедиции должны были участвовать двое французских ученых — директор Института Черной Африки профессор Теодор Моно и доктор наук Клод Франсис-Беф, основатель Научно-исследовательского океанографического центра. Я назывался «морским экспертом».

Два года наша Группа готовила опыт; мы сконструировали немалую часть необычного вспомогательного оборудования батискафа, включая самое смертоносное подводное оружие, какое когда-либо существовало. На «Эли Монье» мы поставили автоматический киноаппарат для съемки под водой.

Первого октября, в четыре часа утра, сверкающий белизной свежеокрашенный «Эли Монье» вышел из Дакара, чтобы встретиться в море со «Скалдисом» — бельгийским судном, которое везло профессора Пикара, его ученых собратьев и батискаф.

Едва наши суда сошлись, как мне неудержимо захотелось немедленно посмотреть батискаф. Я спустил на воду шлюпку и поспешил на «Скалдис». Отвечая на ходу на приветствия капитана Ла Форса и ученых, я скатился по трапу вниз в открытый грузовой трюм, где находилось подводное судно. Вспыхнули яркие лампы, и я увидел чудесный корабль.

Под большим сверкающим тупоносым баллоном — металлической оболочкой «дирижабля» — висел крашеный стальной шар диаметром около семи футов; в этой гондоле я и должен был спуститься на дно океана. С обеих сторон гондолы было по электрическому мотору; они вращали винты, призванные перемещать наш аппарат в среде, где давление в четыреста раз больше атмосферного. Я уже был знаком с батискафом по чертежам, теперь смог пощупать его своими руками. Моя вера, питавшаяся до сих пор теорией, окончательно окрепла.

Кабина для наблюдателей была отлита из стали; толщина стенок — три с половиной дюйма. Мощные стальные рамы заключали два иллюминатора шестидюймовой толщины.

В оболочке «дирижабля» (она придает плавучесть аппарату под водой) находилось шесть стальных баков для десяти тысяч галлонов особо легкого бензина, удельный вес которого немногим больше половины удельного веса морской воды. Бензин служил не горючим, а, так сказать, поплавковым наполнителем. Важное свойство бензина — его относительно слабая сжимаемость; он лучше, чем воздух, сопротивляется напору воды. Теоретически оболочка батискафа могла выдержать давление, отвечающее глубине в пятьдесят тысяч футов; такой на деле нет в природе. Мы собирались погрузиться на тринадцать тысяч футов — среднюю глубину Мирового океана — и могли полагаться на хороший запас прочности.

Самым смелым в проекте профессора Пикара было то, что аппарат погружался без привязывающих его к поверхности тросов; разумеется, это особенно радовало энтузиастов акваланга из Группы подводных изысканий. Пикар отказался от прежних конструкций — стальных сфер, опускаемых в пучину на тросах. Доктор Вильям Биб проник в морские глубины именно в таком шаре, обремененном колоссальным весом стального троса. Его батисфера не обладала никакой маневренностью; к тому же каждый дополнительный отрезок троса только увеличивал грозившие наблюдателю опасности.