Жак-Ив Кусто - Живое море. В мире безмолвия

Уходящие вверх пузыри выдоха успокаивали, напоминая, что в любой миг можно всплыть и ухватиться за трап. Мы не поймали ни одной рыбы и не сняли ни одного кадра: здесь и на море-то было непохоже.

В конце лета «Эли Монье» пришел в Дакар, в обманчиво тихих водах которого таятся тысячи акул. Два года мы готовились к встрече с атлантическими акулами, и у нас была самая надежная защита против них, какую когда-либо изобретал человеческий ум и изготовляли искусные руки тулонских кузнецов. Это была сборная железная клетка, наподобие львиной, которую можно было быстро смонтировать и опустить в воду. Через дверцу подводный пловец, спасаясь от акулы, мог войти внутрь под водой.

Мы учитывали, что акула опаснее всего для аквалангиста, когда он входит в воду или выходит. Теперь мы могли погружаться, ничего не боясь, выходить для работы из клетки, возвращаться в нее, запирать дверцу и спокойно подниматься вверх. Для связи с судном устроили электрическую сигнализацию.

Долгожданный первый спектакль «Человек в клетке» состоялся к югу от острова Мадлен, неподалеку от Дакара. Почетное право участвовать в премьере выпало Тайе, Дюма и мне — гордым авторам нового изобретения. Нагрузившись баллонами, киноаппаратами и подводными ружьями, мы сошли в клетку на палубе. Грузовая стрела вознесла нас на воздух; мы судорожно ухватились за железные прутья. Болтаясь на конце стрелы, мы решили, что «Эли Монье» качает больше обычного. Помахали на прощанье нашим восхищенным коллегам и погрузились в прозрачные волны.

Вода не воздух. Она приподняла нас и прижала к потолку клетки. Мы оттолкнулись и запорхали кругом этакими неуклюжими птичками. Судно мерно покачивалось, дергая трос с клеткой. Мы стукались о прутья то головой, то ногами, то всем телом. Чем длиннее трос, тем более рискованные прыжки выделывала стальная клетка. Баллоны колотились о железо; их колокольный звон гулко отдавался в воде, словно благовест, возвещающий наступление нового года.

У меня сорвало маску, и я больно ударился головой. Твердо решив не сдаваться, я вернул маску на место. Немного не доходя дна, клетка рывком остановилась и принялась раскачиваться взад и вперед. Мы держались за прутья, с тоской глядя на волю. Стайка бурых рыб-хирургов с ярко-желтыми плавниками, принарядившаяся для прогулки по зоопарку, долго обозревала нас. Потом они двинулись дальше; на смену им появилась шестифутовая барракуда. Она проследовала мимо не останавливаясь, и мы оценили ее чуткость: барракуда вполне могла заплыть между прутьями к нам. Я дал сигнал поднимать.

Наше хитроумное изобретение пригодилось только один раз, когда мы опустили клетку на дно без людей, в качестве «акулоубежища». В гости к акулам мы ходили без клетки.

В районе Дакарского порта на глубине семидесяти пяти футов наш эхолот нащупал затонувшую во время войны французскую подводную лодку. Мы нырнули. Чистенькая и аккуратная, она лежала на грунте, окруженная тучами рыб — серебристыми мальками и темными строматеусами. Дюма заплыл в тень около левого винта и встретил там нос к носу огромного промикропса, разновидность групера и родственника нашего средиземноморского меру. Сей экземпляр весил не менее четырехсот фунтов, превосходя наших старых знакомцев раз в десять. Широкая плоская голова с маленькими глазками медленно надвигалась на Дюма. Чудовищная пасть разинулась во всю ширь — достаточно большая, чтобы проглотить Диди. Он знал, что у групера нет опасных зубов, но этот великан был, кажется, способен съесть его, не разжевывая. Так поступает меру: плывя с открытой пастью, он заглатывает целиком омаров и осьминогов. Дюма был безоружен, а я плавал где-то в стороне, увлеченный киносъемкой.

Огромный зев был в двух футах от Дюма, когда он опомнился и дал задний ход, сохраняя безопасное расстояние. Чудовище не спешило, и просвет не сокращался. Диди знал, что промикропс безобиден, но вид этакой пасти все же его беспокоил. Долго, бесконечно долго, как показалось Дюма, длилось отступление; человек и рыба смотрели друг на друга со взаимной неприязнью. Наконец монстр утратил интерес к Диди, повернулся и ушел в свое темное убежище под затонувшей лодкой. Дюма возвратился на поверхность очень задумчивый.

— Представляю себя проглоченным заживо каким-то паршивым групером… — произнес он.

Пожалуй, нашим самым потешным морским товарищем стал тюлень. Некогда Средиземное море изобиловало тюленями Monachus albiventer — белыми монахами; в древности они были распространены от Черного моря до восточной части Атлантического океана. В семнадцатом веке, когда зародился тюлений промысел, «монахов» безжалостно истребляли люди, последователи ньюфаундлендца Абрахама Кина, который хвастливо называл себя величайшим зверобоем в истории: он забил миллион тюленей. Тем не менее мы не раз слышали от старых рыбаков, что они видели «монаха».

Впервые мы напали на след этих вымирающих обитателей моря на Ла Галите. Так называется знаменитая своими омарами группа мелких островов в тридцати пяти милях к северу от Туниса; омаров ловят и держат в садках, потом их забирают суда из Туниса или из самой Франции. Рыжеволосый мэр Ла Галите, очень разговорчивый человек, уверял нас, что сам видел живых «монахов».

— Как-то вечером, — рассказывал он, — «монах» на глазах у всех принялся грабить садок с омарами около пристани. Затеял такую возню, что, когда всплыл за воздухом, садок сидел у него на голове, словно шляпа.

Мы расхохотались, представив себе эту картину.

— Мы все его видели! — воскликнул мэр. — Я провожу вас к гротам, где живут тюлени.

Мы обследовали три грота и ничего не нашли. Мэр показал нам четвертую пещеру. Тайе, Дюма и Марсель Ишак сошли на берег, чтобы спугнуть ее предполагаемых обитателей, а мы с Жаном Алина нырнули в воду напротив входа в грот. Жан притаился за скалой в пятнадцати футах впереди меня, я подыскал опору для кинокамеры. Наши друзья на суше бросили в грот камень. К их удивлению, оттуда выползли два тюленя — серая самка и громадный белый самец — и бросились в воду. Никаких сомнений, Monachus albiventer жив!

Увидев из своей засады на фоне темного отверстия пещеры что-то большое и белое, я решил, что это какая-нибудь необычная рыба. Не потому, чтобы я вообще не верил в «монаха», просто я никак не ожидал увидеть «беляка»: взрослый белый тюлень встречается чрезвычайно редко. Зато Алина сразу понял, что это настоящий «монах», и замахал руками:

— Снимай!

Самец остановился в шести футах от Жана. Старый альбинос сам был уникальным явлением природы, но он впервые увидел «рыбу» с раздвоенным хвостом, выделяющую пузырьки воздуха. Вращая огромными глазами, он недоуменно развел ластами и озадаченно погладил свои усы. Потом пошел прямо на меня. Он проплыл так близко от Алина, что тот успел даже погладить волосатый белый бок.