С Гунаропуло - В туркменской степи (Из записок черноморского офицера)

Назначение в каспийскую флотилию. — Прибытие в Баку и представление адмиралу Давыдову. — Встреча с Скобелевым. — Отплытие в Красноводск. — Армянин Хаджибадов. — Плавание на шхуне “Порсиянин”, порча машины, помощь туркмен и Кадыр-хан. — Посещение острова. — Туркменский аул и туркменки. — Всеобщее угощение. — Ужасное поручение Кадыр-хана. — Трагическая история туркменки Саалы. — Помощь из Красноводска.

В 1870 году после почти трехлетнего сидения на берегу, вследствие крайней малочисленности состава черноморского флота, я охотно принял предложение морского штаба: отправиться в каспийскую флотилию, в которой, по случаю прибытия отряда наших войск в 1869 году на юго-восточный берег Каспийского моря для рекогносцировки по Туркменской степи, потребовалось усиленное движение военных судов. В начале июня 1870 г. я отправился по назначению. Прибыв в Баку, я на другой же день явился к командиру порта, контр-адмиралу Давыдову. Порт со всеми сооружениями и зданием для каспийского экипажа находится на Баиловом мысе, почти в трех верстах от города; дорога проходит по берегу Семаго залива. Выслушав мою просьбу назначить меня на какое-нибудь судно, адмирал, приблизительно около 60-ти лет, небольшого роста, весьма подвижный, добродушный, с еще довольно свежим, озаренным радушной улыбкой лицом, обещал в [566]тот же день подписать приказ о назначении меня на шхуну “Персиянин”, стоявшую тогда на посту в Красноводске. Предложив мне сесть и полюбопытствовав узнать от меня кое-какие сведения об остатках черноморского флота, он подошел к окну и указал на строящуюся близ здания порта церковь, возникавшую по его инициативе и о благолепии которой он неустанно заботился в продолжение всего времени пребывания своего в Баку. Адмирал, продолжая улыбаться и заметно волнуясь, сказал мне: “Вот это мое детище, еще годок, и церковь готова, а уеду из Баку, может быть, меня кто-нибудь и вспомнит”. Церковь действительно в 1871 году была готова, и я был счастлив, что мог оказать услугу глубоко уважаемому адмиралу, послав в том же году во “Всемирную Иллюстрацию” фотографический снимок церкви, с подробным ее описанием. Как снимок, так и текст, были помещены в “Иллюстрации”, за что адмирал меня сердечно поблагодарил.

Возвратившись в город, я отправился пообедать в общественное собрание. В прилегающем к нему тенистом садике находился павильон, выстроенный в персидском вкусе; в нем я нашел небольшое незнакомое мне общество: одна читали, другие закусывали. Невольно мое внимание обратил на себя молодой ротмистр гродненского гусарского полка, сидевший за отдельным столом; поместившись от него в нескольких шагах, я не мог удержаться, чтобы при всяком удобном случае не взглянуть на его гибкую, стройную, полную очарования, фигуру; все, начиная с его тонкого с гордым выражением лица и благородной осанки, обнаруживало, что он принадлежал к высшему обществу. Он уже кончал свою трапезу, по временам поднося к своим красивым тонким губам, обрамленным шелковистыми русыми усами, бокал с шампанским. Что за притча? — думал я, — как попал в это захолустье блестящий гвардеец, и, уже склонялся к тому, чтобы подойти к нему и познакомиться, как вдруг, к большему моему удовольствию, ротмистр встал и сам подошел ко мне.

— Позвольте представиться, ротмистр Скобелев, — сказал он.

— Лейтенант Г., — отрекомендовался я.

— Вы, вероятно, недавно здесь? Разъезжая на военных судах, я уже познакомился со многими из моряков, но вас я не встречал.

Побеседовав о тол, о сём, он между прочим оказал, что я, вероятно, не буду сожалеть, что приехал в Каспию, так как мне в настоящее время предстоит увидеть много интересного.

— Вот побывайте на юго-восточном берегу, где находится наш отряд, мы готовимся идти на рекогносцировку. Я [567]заведываю в отряде конницей, которая состоит исключительно из казаков: что это за молодцы! и какое удовольствие доставляет мне управлять ими! — воодушевляясь и как-то радостно сверкая глазами, сказал Скобелев. — Я убежден, что они неподкупно рабски преданы мне и избегают подать мне какой либо повод к неудовольствию; они видят, что я близко к своему сердцу принимаю все, что касается их повседневных нужд; стараюсь предотвратить малейшее, что может отравить и без того их невеселую, слишком уже монотонную жизнь, этим же самым я облегчаю себе решение моей дисциплинарной задачи. Мои казаки ведут себя безукоризненно: за все время моего командования ими мне пришлось двоих из них только поставить не в очередь на часы. В одну из рекогносцировок, возле колодца Алатепе, уже поздно вечером, — уставив на меня глаза, как бы вызывая с моей стороны особенное внимание, продолжал Скобелев, — мы наткнулись на враждебный нам туркменский аул; кто только мог из его жителей, все скрылись в степи, остались из них одни немощные да дряхлые; для казаков было полное раздолье; при других обстоятельствах, имея на это возможность, они бы не задумались навьючить своих лошадей всяким оставшимся в саклях скарбом; но они этого не сделали, боясь оскорбить своего старшего есаула, как они меня называют. Мы расположились на биваках, возле опустевшего аула; на другой день рано утром к нам явились уполномоченные от туркмен, покинувших свой аул, с изъявлением покорности и с благодарностью за ненарушимость их пожитков. Наши солдатики, хотя и не подвергаются в лагере никаким лишениям в повседневной жизни, во сне и наяву видят Хиву, горят нетерпением выступить в поход, и действительно эта инертность в движении тяжело отзывается на их моральном состоянии.

Скобелев при этом как-то особенно оживился, глаза его сверкали, говорил он горячо и видимо был сам весь охвачен обаятельною мечтой: поскорее ворваться со своими, подвластными и души в нем не чаявшими, казаками в Хиву.

— Милости просим к нам, в Ташер-Ват-Кала, — продолжал он, — путь от Михайловского залива безопасен; к тому же, поедете с оказией, эскортированные нашими молодцами казаками. Вы будете у нас дорогим гостем; я вас там познакомлю с одной интересной личностью, с Атамурат-ханом, жаждущим попасть в Хиву. Скрывшись от преследования хивинского хана и узнав, что русские войска готовятся идти в Хиву, он прибыл в прошлом месяце, то есть в мае, в Красноводск, явился к начальнику отряда и предложил ему спои услуги, поклявшись Аллахом служить ему верно и прося лишь об одном: в случае, если русские возьмут Хиву, возвратить ему хоть часть [568]его конфискованного имущества. Ко мне Атамурат, по-видимому, чувствует особенную симпатию, — улыбаясь, прибавил Скобелев. — Впрочем отчасти я и сам тому причиной; как-то я сделал неосторожность: видя по выражению его лица охватившее его чувство тоски и тронувшись его безысходным горем, чтобы утешить его, я пообещал по взятии Хивы возвратить ему его имущество.