Евгений Бузни - Шпицбергенский дневник

На мгновение все стихали, оценивая важность сказанного, но через минуту разговоры неудержимо возобновлялись, прерываемые вновь входящими и протискивающимися к двери с единственным вопросом: «Не кричали ещё?» — и неизменным ответом: «Нет. Сейчас выйдут и начнут».

Наконец наступала долгожданная минута, когда дверь раскрывалась и почтальон, а это была молодая красивая женщина, выходила с пачкой писем и начинала выкрикивать фамилии, слушая, с какой стороны прозвучит ответ и протянется рука за конвертом.

— Абрикосов!

— В шахте на смене. Давай мне, передам.

Письмо идёт налево.

— Андрющенко!

— Здесь.

Письмо передают направо.

— Антоненко!

— Я-а-а! — раздаётся истерический девичий крик из глубины коридора. — Давайте сюда. — И кто-то рвётся напролом, пока грубый окрик парня не останавливает её:

— Ну, чего прёшь, как танк?! Никто не съест твоё письмо. Вот оно, бери спокойно.

— Да, — возражает девушка едва не плачущим голосом, — чуть не три месяца ждала. — И тут же, схватив конверт одной рукой, а другой утирая слёзы, убегает вглубь коридора к дальней лампочке скорее прочесть о том, что делается в родном доме.

Получившие письма со счастливыми лицами протискиваются к выходу, а навстречу им идут новые получатели, спрашивая:

— На какую букву кричат?

— Д.

— А-а. Нам ещё далеко.

Они, те, чьи фамилии начинаются на более дальние буквы алфавита, ожидают у входных дверей или на лестнице, спускающейся с дороги к дому, курят, судачат. Опоздавшие за письмами на свою букву либо получают их у позаботившихся друзей, либо ожидают конца раздачи, чтобы зайти уж непосредственно на почту и получить там вместе с газетами, если они тоже поступили.

Позднее система выдачи писем усовершенствовалась. В коридоре поставили этажерку, на нескольких полках которой выделили секции для каждой буквы. Почтальон выносила письма и раскладывала их по буквам. Теперь каждый подходил и просматривал пачки писем на свою букву. Толпиться стали поменьше.

Однако почта, о которой я рассказал, действительно никакого отношения к Норвегии не имела. Да я в ней и не работал. Но есть в Баренцбурге большая четырёхэтажная гостиница, в которой можно разместить одновременно около сотни постояльцев. Конечно, такое почти никогда не случается. Разве что в период проведения международной конференции или когда приезжает из Москвы огромная делегация почти на правительственном уровне. Тогда, разумеется, все номера занимаются временными жильцами. В остальные дни бывают гости по несколько человек и далеко не каждую неделю. Я уж не говорю о том, что в зимнюю полярную ночь месяцами никто не останавливается в гостинице из туристов.

Нет, не поймите меня неправильно. Любопытствующих посмотреть на российский посёлок и живущий в нём народ всегда много. В летний сезон они ежедневно приезжают на небольших теплоходах туристическими группами по пятьдесят, семьдесят человек на экскурсию. С первым хорошим снегом, а он может выпасть и в августе, появляются визитёры на снегоходах. Эти уже могут обойтись без экскурсии, но обязательно посещают бар гостиницы, куда собственно и едут жители соседнего норвежского посёлка Лонгиербюен с целью отдохнуть и расслабиться в стороне от своего норвежского начальства. Да и сама двух-трёх часовая прогулка на снежных скутерах по горной трассе, обозначенной в некоторых местах лишь вешками, доставляет огромное удовольствие.

С наступлением полярной ночи довольно опасными становятся такие прогулки в горах, на которые опускаются густые снежные тучи и порой ни зги не видно, не только утопающих в снегу сигнальных вешек, когда гораздо проще, чем летом, наткнуться на бредущего белого медведя, и потому редкие смельчаки отваживаются посещать российский посёлок в период рождественских и новогодних праздников. Но зато с наступлением дня, когда солнце всё дольше и дольше задерживается на небосводе, а потом и вовсе с него не сходит, не растапливая при этом снег порой до самого июня, вереницы японских ямах и других марок лыжного мототранспорта вытягиваются на пятидесятикилометровом участке от норвежского Лонгиербюена до российского Баренцбурга. И тогда опять гостиничный бар постоянно полон гостей.

Вот для них-то в основном и существует норвежское отделение почты. Хотя открыто оно было по другой причине. Тут необходимо краткое историческое отступление.

До 1920 г. архипелаг Шпицберген являлся ничейной территорией, хотя всеми признавалось тогда, что больше всего прав на Шпицберген у России, Швеции и Норвегии, не смотря на то, что находили резоны претендовать на него США, и Великобритания, Дания и Германия. А 9 февраля 1920 г. в Париже была собрана конференция глав девяти государств без участия непризнанного тогда нового Российского государства, на которой был подписан Договор о признании норвежского суверенитета над архипелагом Шпицберген. Вторым параграфом Договора в права Норвегии вменялось принимать все необходимые меры, включая законодательные, по обеспечению охраны окружающей среды на Шпицбергене и в случае необходимости восстановления фауны и флоры этого региона. Ей поручалось следить за тем, чтобы все страны, участницы Договора (Советский Союз присоединился к нему в 1935 г.), пользовались абсолютно равными правами в вопросах экономической деятельности на архипелаге.

Но в 1925 г. указом короля Норвегии был принят акт о Шпицбергене, в котором первым параграфом Шпицберген объявлялся территорией Норвегии, а в третьем параграфе отмечалось, что на архипелаге будут действовать норвежские законодательные акты с изменениями, установленными королём соответственно местным условиям, по ряду вопросов, включая денежные знаки, меры весов, почтовую и телеграфную службу.

Кстати хочу заметить, что вопрос о том, кто будет отвечать за почтовые отправления на никому не принадлежавшем архипелаге поднимался в России задолго до предоставления суверенитета Норвегии. После обретения своей независимости в 1905 г. Норвегия стала последовательно проводить политику присоединения Шпицбергена к своей территории, беря практически на себя функции административного управления на архипелаге. И вот что по этому поводу писалось в депеше императорского посланника в Христиании Д.С.С. Крупенского от 24 мая 1906 г.

«Наш взгляд на Шпицбергенский вопрос был ещё раз подтвержден Стокгольмскому Кабинету в 1896 году. В виду же отделения Норвегии от Швеции и возникновения новых коммерческих компаний на Шпицбергене, граф Ламздорф предписал мне, в вышеупомянутом письме своём, ознакомить Норвежского Министра Иностранных Дел с нашей точкой зрения и о последующем сообщить Императорскому Министерству.