Евгений Бузни - Шпицбергенский дневник

Меня самого удивляла её смелость. Однажды, придя ночью пешком, она рассказала, что по пути увидела впереди что-то движущееся. Подумала, не медведь ли это. И вместо того, чтобы убежать назад в спасительное помещение, решила проверить свои опасения. Приблизившись, увидела, что это был всего-навсего олень.

Подобно многим другим жёнам она могла бы устраивать скандалы по поводу моих частых разъездов, постоянного отсутствия на переговорах. Могла бы завидовать тому, что я часто ем вкусные вещи на обедах с иностранцами, постоянно уезжаю в норвежский посёлок и никогда не беру её с собой. Могла бы, но не делала этого. Ей достаточно было участия в официальных праздничных приёмах, когда руководство приглашалось вместе с жёнами. Тогда она попадала в норвежский посёлок, видела магазины и всё, что хотела, вела интеллигентные беседы с руководством Шпицбергена, танцевала на приёмах, и вот тут уж не прощала, если оказывалась без моего внимания. На публике жене своей я должен был воздавать сполна за долгие дни затворничества. И никаких споров на этот счёт.

Питались мы, как правило, в столовой, как и все. На завтрак я не ходил, экономя время. Идя в столовую на обед или ужин, Юля брала с собой разные баночки и набирала с раздаточного стола всякой снеди, которую потом облагораживала по-своему для приёма на завтрак.

Любимыми спортивными занятиями у нас обоих был теннис, плавание в бассейне и катание на лыжах. И на почте, когда приезжали иностранные туристы, жена меня полностью заменяла. А чтобы лучше общаться с посетителями, она систематически посещала мои курсы английского языка. Так что получалась полная гармония, которая многие годы помогала нам выживать в непростых условиях Заполярья.

Прочитал написанное и удивился, но знаешь чему, дорогой мой читатель? Поразило меня, как много норвежских и русских друзей моих осталось за обложками этой книги, как много событий в ней не упомянуто. Сколько ещё интересного я не рассказал об этом поразительно прекрасном крае белоснежной чистоты ледников, совершенных, как груди Венеры гор, бездонных фьордов с постоянно меняющейся окраской морских вод. Но разве можно объять необъятное, описать неописуемое, уложить в рамки то, что не имеет предела?

Я — южанин по натуре — только волею случая оказался на краю земли, куда даже в мечтах не собирался попадать, но раз очутившись там, уже не могу забыть эту землю, не могу от неё оторваться. В чём причина?

Два летних месяца две тысячи четвёртого года пребывания на Шпицбергене доставили мне много неприятных минут, заставивших написать прощальные стихи, которые я не могу сейчас не вспомнить:

Грустно сознавать, что земля, которую в далёкие годы русские поморы любовно именовали «Батюшка Грумант», на которую ходили не только добычи ради, но и как в дом родимый, коли так ласково к нему обращались, земля эта сегодня напоминает изгоя нашего государства.

Ничего российского не осталось в норвежском посёлке Лонгиербюен, кроме бывших сотрудников треста «Арктикуголь», сбежавших от России на безвизовую территорию Норвегии в поисках заработка и спокойной жизни. Из трёх некогда процветавших российских посёлков с трудом коротает век один Баренцбург, теряющий всё больше и больше своё былое великолепие. Старые дома легко сносятся, а новые уж более десяти лет не строятся. Брошенные посёлки превращаются в пристанище духов, песцов и белых медведей.

Почти четверть своей трудовой жизни я провёл на архипелаге, прилагая все силы к тому, что бы его узнали и полюбили в России, чтобы приезжающие к нам на Шпицберген иностранные гости чувствовали себя в российских посёлках комфортно, уютно, как у себя дома, чтобы соседи наши норвежцы приезжали бы к нам в гости как братья, а не хозяева. Не всё, к сожалению, удалось, оттого и болит сердце.

Но кого бы я ни встретил, когда бы ни упоминал Шпицберген, я говорю о нём с любовью и великой радостью. Мне, побывавшему во многих уголках земли, многие из которых называются райскими, думается, что холодный Шпицберген с его льдами, вьюгами и туманами даст сто очков вперёд всем райским местам по душевной теплоте его жителей, силе их характеров, происходящих от суровости климата и в то же время легко ранимой, совершенно девственной и порой даже беззащитной среды обитания.

Когда я вновь и вновь возвращаюсь на Шпицберген и вижу под крылом самолёта острогрудые пики гор, узкие языки голубых фьордов, сердце радостно замирает и мысленно я восторженно говорю: «Здравствуй, здравстуй, батюшка Грумант!» Это значит — я желаю тебе вечного здравия.

© Copyright: Евгений Бузни, 2008