Дмитрий Алексеев - По следам «таинственных путешествий»

Но вот страшный поход позади. Из одиннадцати человек, которые покинули «Святую Анну», девятерых отняла Арктика, Альбанов и Конрад в теплой хижине. Рядом остатки снаряжения: «...компас, секстан... да две или три банки, из которых одна с почтой». Целая и невредимая. Жизнь завоевана нечеловеческими усилиями, игрою случая, подарившего спасительный шанс, может быть, один из ста. И в мыслях двое уже видят себя на Большой земле. Они заслужили это. Так неужели какие-то прошлые, давние события и дела смогут властно заявить о себе в этих частных письмах?!

И снова в дневнике возникает тема почты.

«...Должен упомянуть об одном странном обстоятельстве, рисующем наше душевное состояние по прибытии на мыс Флора. В тот момент, как увидел я надписи Седова и две банки с почтой (это были записки заместителя начальника седовской экспедиции Кушакова о местонахождении и положении экспедиции. — Примем. авт. ). ...У меня мелькнула мысль, что в этом году должно прийти судно. Уверенность моя в этом была так велика, что я до прихода судна не вскрыл банок с почтой, которые были привязаны над большим домом. Из писем, помещенных в них, я много узнал бы очень интересного для меня, и я уверен, что всякий на моем месте первым делом открыл бы эти банки. Мне странно и самому, почему я не открыл эти банки с почтой, которые для того и повешены, чтобы их открыли и прочли письма... И очень, может быть, хорошо сделал, что не прочел содержимого банок. Многое узнал бы я из этих писем неожиданного для себя...»

Память податлива. Быстро выветривается из нее все то, что может представить деяния автора или в невыгодном свете, или хотя бы бросить тень на него. Но одного не может, пожалуй, скрыть самый искусный составитель дневника — основной мысли, которую он хотел бы спрятать, вытравить, а она помимо авторской воли пронизывает все записи. У Альбанова — это история с письмами.

Есть упоминание о почте и в письме Альбанова, отправленном 4 сентября 1914 года из Архангельска матери Брусилова. Но называет в нем Альбанов только пакет с выпиской и рапортом на имя начальника Гидрографического управления. И ни слова о письмах. Как будто их и не существовало.

Имеется еще один, почти неизвестный дневник. Записки Конрада, хранящиеся в Музее Арктики и Антарктики в Ленинграде. Эта рукопись лишь воспроизводит схему движения ледовой партии во всем ее однообразии: «идем, отдыхаем, едим, спим». И ни единого слова о взаимоотношениях людей в партии, жизни на шхуне, о том, как двое ушли в бега. И еще одна немаловажная деталь: дневник написан чернилами. Выходит, Конрад составлял его уже после возвращения из экспедиции по дневнику настоящему, походному, который вел конечно же карандашом. А вот этот-то дневник, должно быть, не сохранился...

Конрад был, а может быть стал, человеком очень молчаливым. Уклонялся от всех расспросов о подробностях дрейфа и ледового похода к земле. В Петрограде родственники Ерминии Жданко и Георгия Брусилова безуспешно пытались увидеться с ним, порасспросить о своих близких. Не единожды договаривались о встрече по телефону. Но в условленные места Конрад не являлся...

С родственниками Жданко и Брусилова охотно и подолгу беседовал Альбанов. О судьбе частных писем официально никто и не допытывался. Мало кто вообще догадывался о их существовании до появления записок Альбанова. В выписке из судового журнала о письмах упоминается одной фразой: «...остающиеся на судне деятельно готовят почту». Ни слова не сказал и Брусилов в рапорте.

Дневник Альбанова увидел свет в конце 1917 года, в бурное для России время, когда грозные события заслонили брусиловскую экспедицию. Только в тридцатых годах брат Георгия Брусилова Сергей Львович разыскал Конрада в Архангельске. И ничего более того, что было известно из альбановского дневника, не узнал. Стоит упомянуть лишь один необъяснимый момент этой встречи. После ужина Конрад на лодке поехал провожать гостя. Сергей Львович сидел на корме. Сгущались сумерки. Внимательно взглянув на него, Конрад вдруг в ужасе вскричал: «Я в тебя не стрелял, не стрелял!»

И смолк...

Об этом эпизоде нам рассказал племянник Георгия Львовича Лев Борисович Доливо-Добровольский.

Что это было? Зыбкий, косвенный намек на какое-то трагическое событие во время дрейфа? Или минутное видение?

Версия Альбанова о событиях дрейфа стала основополагающей для всего, что было написано об экспедиции. Принималась без всяких оговорок и возражений. Но почему-то на факт исчезновения писем никто внимания не обратил. Только Брейтфус поинтересовался содержанием жестянки. И Альбанов ответил осторожно и уклончиво: нашел в банке пакет и отправил его. Судите как хотите.

За скупыми строчками биографии Альбанова четко просматриваются, пожалуй, только такие черты его характера, как самостоятельность и решительность в поступках. Личность штурмана окружена загадками и легендами. Воспоминаний о нем не сохранилось. Даже сестра Альбанова, Варвара Ивановна, до самой смерти упорно избегала расспросов о брате. По слухам, хранила в сундучке его рукописи, которые после ее смерти пропали... [51] В мае 1918 года Альбанов приехал в Красноярск вместе с матерью и двумя сестрами. Из имущества Альбановы привезли лишь швейную машинку и небольшой окованный железом сундук, в котором хранились самые дорогие вещи штурмана: рукописные дневники, рисунки, фотографии и машинописный вариант уже изданной книги о походе во льдах. Варвара Ивановна собиралась отослать их в какое-то научное учреждение, но, по-видимому, сделать этого не успела. После ее смерти в 1969 году эти материалы, которые видели соседи по квартире и сослуживцы по Дому младенца № 1, представляющие большую научную ценность, исчезли (Троицкий В. Подвиг штурмана Альбанова. Полярные горизонты. Красноярск, 1984).

Как попал Альбанов на шхуну, мы не знаем, но скорее всего случайно. До 1912 года он незаметно плавал по Енисею, Балтике и на Белом море. На первых порах Брусилов никак не выделял штурмана среди прочих участников. Заявил о себе Альбанов, когда экспедиция оказалась в условиях критических. Поразительно смелое путешествие его по дрейфующим льдам можно с полным основанием поставить в один ряд с походами Нансена, Амундсена, Пири и лейтенанта Каньи. Не донеси он до земли рапорт и выписку, на десятки лет отодвинулись бы важные аспекты изучения гидрографии Карского моря. Профессору Визе не удалось бы по дрейфу «Святой Анны» точно вычислить, по сути дела открыть в кабинете новый остров (остров Визе. — Примеч. ред. ). И заодно окончательно исключить из карт две мифические «земли»: Короля Оскара и Петермана.

После возвращения на Большую землю Альбанов служил на севере. А в 1918 году внезапно, что не раз случалось в его беспокойной кочевой жизни, перебрался на Енисей, где плавал на пароходе «Обь» еще в 1905—1906 годах. Известный капитан К. Мецайк — начальник гидрографического предприятия в Красноярске — взял его на пароход «Север» производителем работ. И, присмотревшись к своему подчиненному, дал ему такую характеристику: «...добродушный, покладистый, но с поразительно неустойчивым настроением... Никогда нельзя было сказать, что послужит причиной очередной его вспышки. Чье-либо неосторожное слово, даже взгляд приводили его в исступление».