Карл Май - «Восточный цикл» Сборник (Книги 1–7) [Компиляция]

— И ты с этим смирился?

— А что я еще должен был делать?

— Позвать соседей на помощь.

— Я не мог убежать к ним, а даже если бы мог, все равно у меня ничего бы не удалось. Если к тебе пришли аладжи, лучше им повиноваться; даже если ты сегодня взял над ними верх, все равно они потом тебе отомстят. Вот я спокойно и остался в комнате. Я даже детей не мог позвать. Ты за меня это сделал, эфенди.

— Все это время никто к тебе не заезжал? Я думаю, приезд какого-нибудь гостя спугнул бы их.

— Разве твое появление спугнуло их, эфенди?

— Нет, конечно.

— Никто не проезжал здесь; лишь один путник прошел и остановился у меня. Это…

— Бакаджи Тома из Остромджи, — перебил я его. — Этот- то знал, что аладжи его ждали. Они еще накануне ночью побывали поблизости и узнали, что у тебя есть две лошади. Они-то, собственно, и присоветовали тебя обокрасть.

— Это я узнал уже у свояка.

— Тома недолго пробыл с ними?

— О нет! Он спрыгнул с мула, подсел к ним, и они просидели, пожалуй, около часа.

— Ты не слышал, о чем они говорили?

— Из комнаты ничего не было слышно, но я догадался, что они украли у меня лошадь и, очевидно, затевали еще что-то плохое, раз приказали мне не покидать дом. Поэтому я попытался подслушать их разговор. Ты видел, что у меня в комнате есть лестница, ведущая на чердак, где хранится кукурузная солома. Я поднялся туда, а потом через люк тихонько перебрался на навес. Я слышал каждое их слово. Так я узнал о том, что случилось в Остромдже. Посыльный подробно им все рассказал и поведал, что вы отправитесь в путь около полудня, то есть проедете мимо моего дома, самое позднее, часа через два. Дальше я услышал то, о чем он уже рассказывал вам вчера вечером.

— Ага! Теперь мне ясно, — ответил я, — каким образом Мубарек мигом разыскал аладжи и натравил их на меня.

— Похоже, что он вызвал их еще до вашего приезда, чтобы провернуть какое-то дельце. Вы же ему помешали, вот он и решил руками аладжи вам отомстить.

— Что еще ты слышал?

— Что Мубарек с тремя другими сообщниками спасся и что вас надо убить. Он даже указал место, где на вас надо напасть. Это в лесу, там, где дорога делает крутой поворот. Больше такого удобного места нет.

— Там я с ними и сразился.

— И ты победил их, как рассказал мне свояк. Аллах был с тобой, эфенди, иначе бы ты уступил им!

— Конечно! Продолжай!

— Посыльный сказал им, что нельзя полагаться на ружья или пистолеты. Вы якобы неуязвимы для пуль. Тут они рассмеялись во всю мочь. Но когда он самым подробным образом рассказал им, что случилось, тогда они призадумались и решили, наконец, что пулей вас и впрямь не возьмешь.

— Ну, что ты на это скажешь? — спросил я.

— Эфенди, есть два вида колдовства. Одно свершается по воле Аллаха, а другое — с помощью дьявола. Вы научились, конечно, доброй магии. Вам помогает Аллах.

Тут я возразил ему:

— Ты и впрямь полагаешь, что одно из слабых существ, созданных Аллахом, может, заклиная своего Всемогущего творца словом, жестом или церемонией, принудить Его служить этой горсти праха?

— Гм! Нет, в таком случае этот человек был бы могущественнее самого Аллаха. Но, господин, ужас охватывает меня. Неужели вы прибегли к помощи дьявола?

— О нет! Мы вообще избегаем колдовства; мы понимаем в нем не больше других людей.

— Так, значит, вы неуязвимы для пуль!

— Мы бы очень обрадовались, если бы и впрямь было так. Увы, если пуля угодит в кого-то из нас, она оставит в нем такую же дыру, как и в любом другом человеке.

— Не верю я этому. Ты же ловил пули руками.

— Все это была лишь видимость. Я уже упрекал себя, что укрепляю людей в суеверии. Быть может, ты поможешь мне искупить вину. Если ты приедешь в Остромджу, то услышишь, что говорят о нас. Расскажи людям, как было на самом деле. Я узнал, что на нас собираются напасть или застрелить из засады, и тогда решил распространить слух о том, что мы неуязвимы для пуль, так что и стрелять в нас нет смысла. Как это я проделал, ты сейчас узнаешь.

Я объяснил ему все. Его лицо постепенно вытянулось от удивления. Потом он пришел в себя, дослушал меня до конца и, улыбнувшись, сказал:

— Меня очень радует, господин, что ты рассказал мне эту историю. В Остромдже я люблю высмеивать людей и втолковывать им, что было на самом деле. Ох, если бы я мог показать им, как ты все это проделал!

— Ты можешь показать. У меня есть еще несколько таких пуль. Если ты обещаешь, что будешь осторожен и не перепутаешь их с другими, то я подарю их тебе.

— Дай мне их; ты меня очень обрадуешь. Ты знаешь, я сейчас уважаю вас еще больше, чем прежде?

— Почему?

— Потому что одно дело защищаться умом, а другое — колдовством. Теперь я вижу, что магия — это всего лишь вот такие фокусы и ничего больше. Что ж, ты добился своего. Аладжи решили, что в вас не стоит стрелять и лучше напасть на вас с ножами и топорами. Посыльный описал вашу внешность так подробно, что вас уже нельзя было ни с кем спутать. Потом он уехал, а всего через четверть часа показался ты,

— За кого ты меня принял?

— За шерифа. Я и думать не мог, что ты и есть тот чужой эфенди, которого хотят убить.

— Слышал ли ты наш разговор?

— Нет, твоя персона показалась мне маловажной. А потом ты вошел в дом и приветливо обошелся со мной и детьми. Ты даже исцелил дочурку от зубной боли. Я не знал, что они замышляли сделать с тобой, но, раз ты по-дружески к нам отнесся, я предупредил тебя.

— Рискуя при этом сам!

— Опасность была невелика. Мне грозило всего несколько ударов плетью. А вот когда вы уехали все втроем, мне стало за тебя страшно; они обменивались такими странными взглядами. Поэтому я еще раз махнул тебе рукой, когда на мосту ты оглянулся.

— Я понял, что ты молишь меня об осторожности. Что ты делал потом?

— Я собрал соседей, рассказал, что произошло, и позвал их в лес, чтобы вырвать тебя из лап разбойников и спасти тех четырех чужеземцев, на которых они хотят напасть.

— Они не последовали за тобой, — закончил я его рассказ. — Они боялись, что аладжи им отомстят, и трусливо жались в своих четырех стенах. Да, так я и думал. Ужас — вот главный враг тех, кто всего боится. Где-нибудь в другой стране аладжи далеко не ушли бы, их быстро бы посадили.

— Ты имеешь в виду, в твоем отечестве?

— Да, конечно.

— Там что, каждый — герой?

— Нет, но там нет такого, чтобы какой-нибудь штиптар держал в страхе всех людей. Законы у нас не строже, чем у вас, а даже, наоборот, намного мягче, зато их соблюдают. Никто не боится мести, потому что у полиции достанет сил, чтобы защитить доброго и честного человека. А кто защитит вас?

— Никто, господин. Ужас — один нам заступник. Если кто, к примеру, осмелится перечить аладжи, когда они заявятся к нему и начнут им помыкать, то они ему отомстят и никто из властей его не защитит. Поэтому я не удивляюсь, что мои соседи решили остаться в стороне от этого дела.