Георгий Кублицкий - Весь шар земной...

Несколько месяцев спустя Абалаковы и Даниил Гущин с группой альпинистов зимой штурмовали Эльбрус. Это было первое в стране восхождение на одну из вершин Кавказа в пору шквальных ветров и снежных лавин.

Среди восхождений следующих лет у братьев Абалаковых был опасный подъем на Хан-Тенгри, венчающий хребты Тянь-Шаня. Один горовосходитель погиб, Виталий Абалаков сильно обморозился. Ему частично ампутировали стопу и пальцы.

В расцвете сил и славы один из выдающихся наших альпинистов стал почти инвалидом. Несколько лет упорнейших тренировок понадобились ему, чтобы снова начать восхождения. Он не только вернулся в горы, но и возглавил команду лучших альпинистов страны. А кроме того, занялся созданием всевозможных приспособлений, конструированием такого спортивного оборудования, которое облегчало бы альпинисту путь к вершинам, делало бы его более безопасным. Здесь он приобрел едва ли не большую международную известность, чем покорением самых неприступных пиков.

Виталий Михайлович Абалаков был в составе сборной Советского Союза, совершившей десять восхождений в горах Соединенных Штатов Америки. А ведь к этому времени он уже отпраздновал свое шестидесятилетие…

В пору молодости братья обычно рядом шагали к вершинам. Но случилось так, что в 1933 году Виталий Абалаков был далеко от брата, на Алтае, где есть свой заманчивый пик, снегоголовая Белуха…

*

22 августа 1933 года. Первая запись в штурмовом дневнике. Ледниковый лагерь покидает головная группа — Абалаков и Гущин. С ними трое носильщиков.

Второй день штурма. Группа поднялась в лагерь «5900». Палатки, оставленные здесь, сползли в трещину. Пока их доставали, пока расчистили площадку в стене над пропастью, стало смеркаться. Тускло блестят во тьме ледники. Нигде ни огонька. Только горы и небо.

Третий день. Предстоит разбить лагерь за шестым, еще не преодоленным «жандармом»: ведь следом за первой идет вторая штурмующая группа, для которой надо обязательно освободить место ночлега в лагере «5900».

Носильщиков мучит горная болезнь. С полпути Абалаков и Гущин отпускают их и с тяжелыми рюкзаками форсируют пятый «жандарм».

Около трех часов дня они перед шестым «жандармом». Абалаков впереди. Гущин страхует.

Высота 6200. Абалаков продвигается вперед с предельной осторожностью, и все же в одном месте от легкого прикосновения его руки…

— Камень! Камень! — едва успевает крикнуть он.

Гущин увертывается от крупной глыбы, но один из осколков все же задевает его. Альпинист сгибается, ложится на землю. Абалаков замечает, что веревка перебита камнем как раз посередине. Бросив рюкзак, без страховки, поспешно скользит вниз:

— Ранен?

Лицо Гущина искажено болью. Камень рассек ладонь до кости. Рваная рана обильно кровоточит. Абалаков перевязывает ее и вопросительно смотрит на Гущина:

— Может, вниз?

Тот сердито хмурится:

— Дойду…

Когда альпинисты выходят на ребро за шестым «жандармом», солнца уже давно нет. Пробираются в темноте ощупью. Альтиметр показывает 6400 метров. Они находятся почти на 1400 метров выше вершины Казбека, на 800 метров выше Эльбруса.

Выбирать место для ночлега некогда. Абалаков вбивает в скалу крючья, привязывает к ним рюкзаки. Устанавливать палатку нет сил. Ложатся, подстелив ее под себя. Площадка мала для двоих — до края меньше шага. Если Гущин во сне будет ворочаться от боли…

Абалаков привязывает раненого товарища, привязывается сам. На Памире говорят: «Путник, помни, что твоя жизнь — как слеза на реснице».

Гущин стонет, просит разрезать бинт. Абалаков пробует — не получается: все слиплось, в темноте не поймешь, где окровавленный бинт, где запекшаяся рана.

Наконец Гущин засыпает. Звезды усеяли холодное черное небо. Тишина, звенящая тишина.

26 августа — день встреч. В лагерь, устроенный вблизи места ночевки, — отныне он называется «6400» — по двое подтягиваются альпинисты второй группы. Среди них Николай Петрович Горбунов, начальник экспедиции, высокий, чуть грузноватый. Он значительно старше других: ему за сорок.

Удивительный человек — Николай Петрович Горбунов! У Крыленко все же давний опыт альпиниста: во время эмиграции совершил несколько восхождений в Альпах с бывалыми швейцарскими проводниками.

А Горбунов сразу со студенческой скамьи — в гуще революции. В 1917 году он уже секретарь Совнаркома и личный секретарь Владимира Ильича Ленина. Потом — фронты гражданской войны, Реввоенсоветы двух армий, высшая боевая награда тех лет — орден Красного Знамени. Вернулся с фронта на изнурительную, напряженную работу управляющего делами Совнаркома, выполнял многие поручения Ленина, связанные с первыми шагами советской науки и техники.

Постепенно наука стала его главным партийным делом. Таджикско-Памирская экспедиция, которую он возглавлял четыре года, всерьез столкнула его с горными кручами, с заоблачными вершинами. И тогда он занялся альпинизмом упорно и увлеченно. У него просто не было времени для длительных тренировок, однако воля и упорство тоже далеко не последние качества для горовосходителя.

И все же на этот раз годы дали себя знать.

Запись о прибывших в дневнике Абалакова: «Старательно помогаю им. Измотались они крепко».

Но что такое «старательно помогаю»?

А вот что. Сначала спускается встречать первую пару, провожает ее до лагеря, забирая часть клади. Затем спускается навстречу второй — в ней люди «едва живы». Зацепив веревку за крюк, поочередно вытягивает на ней Горбунова и его связчика. Предлагает Горбунову снять рюкзак: «Я после за ним схожу». Уже в темноте доводит прибывших в лагерь и в темноте же спускается опять, на этот раз за рюкзаком, который неразличим среди камней. Добирается до лагеря, где «все свалились» и «слышны стоны».

Абалаков не жалеет себя, не бережет силы. А ведь он знает, что самое трудное — впереди и что это самое трудное выпадет на его долю. Растрачивая себя ради товарищей, он уменьшает свои шансы на личный успех, но без колебаний подхватывает тяжелый рюкзак ослабевшего. Никто не прокладывает ему дорогу — напротив, он прокладывает дорогу другим, сбрасывает опасные камни, ставит палатки, растапливает снег, чтобы товарищи согрелись глотком кипятка.

Это человек большой нравственной силы и безупречной порядочности.

Пройдет год, и он окажется на пути к другой вершине. С ним брат Виталий и еще четверо. Все сулит успех. И вдруг один из альпинистов обнаруживает: отморозил ногу. Не может идти ни вперед, ни назад. Двоим предстоит спускать его. Из них, по крайней мере, один должен быть особенно опытным.

Все это — на последнем переходе к уже совсем близкой вершине. Пойти с обморозившимся — отказаться от победы. Предлагается бросить жребий. И тут Евгений Абалаков говорит: «Не надо никакого жребия, спускаться буду я…»